боих одухотворяла одна и та же Идея.
ДВИЖЕНИЕ – ЖИЗНЬ… Это избитое до посинения выражение приобретало вселенское значение, переходя от категорий физиологических к категориям духовным, но ведь и для телесной ипостаси это – самая что ни на есть святая правда. Гиподинамия – враг здоровья…
Мысли метались, метались, метались, лишая покоя. Сияющие глаза Любимого неотступно преследовали её, что во сне, что наяву.
«Бой – существо, производящее энергию, – думала Номи. – Он просто источает её! Он сам её производит и в невероятном количестве отдаёт… Быть может, сам того не сознавая. Есть существа, подпитывающиеся за счёт других, и таких подавляющее большинство, но „женщник“ Со-олнышко – не такой. Его переполняет, распирает Нечто, настырно толкающее его вперёд. Таким мужчинам противопоказано целиком сосредотачиваться на одной женщине. Огонь таких мужчин рассчитан на мириады… Если они отдадут одной-единственной всего себя, – она сгорит. Если, конечно, она сама – не такая же.»
В том-то и дело – ТАКОЙ женщиной себя Номи не ощущала. Она хотела простого земного бабского счастья. Он же мог предложить только нечто «неземное».
«По крайней мере, – утешилась Номи, – я умру с ощущением, что была в миллиметре от того, чтобы стать любимой женщиной ТАКОГО мужчины.»
Перечисляя раз за разом всё, познанное ею, и раз за разом, подобно Солу пытаясь разобраться в собственных чувствах, Номи задавалась вопросом:
«ЭТО ЛИ – ЛЮБОВЬ?»
И неизменно выдавала ответ: «ДА.»
Она тоже разобралась в собственных чувствах. Выхваченное из эфира, звучало [[…only you…]], что в переводе на корус значит, конечно же, ТОЛЬКО ТЫ.
«Я назначила тебя, Любимый, на эту роль. Ты её сыграл гениально. Я не ошиблась в тебе…»
И гораздо позже Номи отыскала ответ на ещё один вопрос: почему она осталась рядом с ним, в качестве Третьей женщины? «…миг бытия так краток», вспомнила она. Разве это плата за возможность согреваться хотя бы искоркой Огня?! Всего лишь – ВСЯ ЖИЗНЬ, одна из множества мгновений, что бесконечной вереницей уносят Души в неведомое…
В каждой жизни, повстречав Единственного, оказываешься на распутье. И приходится выбирать дорогу. Одну из трёх.
[[…три дороги судилось нам. / Одна в разлуку, другая в любовь, / А третья та, что ты нашёл…]]
Так уж вышло, что в этой жизни Номи судилось быть Третьей.
…В подружки тактично пристраивалась Душечка, жаждущая предоставить себя в амплуа «подушки для слёз», однако Номи мягко и вежливо, но непреклонно избегала тесного сближения.
Тити смотрела всё понимающими глазами, горестно качала головой. И не прекращала попыток вышибить клин клином, суля познакомить «с потрясным мальчиком, мать! Вот увидишь, продолжение будет ещё лучше начала! Второй шанс каждой положен!». Номи улыбалась и качала головой – ноу. Никаких продолжений… А подруга ей не была нужна, зачем подруга, когда у тебя есть настоящий Друг, которому от тебя ничего не нужно,
но который готов отдать тебе практически всё, и разум и тело…
Вот именно – «практически». За исключеньем ма-ахонькой такой малости. Души. А без этой всеобъемлющей, космосоподобной «малости» – и тебе от него ничего не нужно. «Всё, что ты мог мне дать, любимый, – думала Номи, – ты уже мне дал. Со всей искренностью, на которую лишь ты способен, от всего тела даровал…»
[[…yesterday…]], – сосредоточив в себе всю грусть разлук и расставаний всех времён и народов, звучала гениальная мелодия древнеземной группы. Участники которой несомненно обрекли себя на бессмертие: как известно, пока звучат твои песни или читают твои книги, ты не умрёшь.
В переводе со спама на корус это, конечно же, значило ВЧЕРА.
…Но рассеяться, подобно радуге, конечно же – не
получилось. Сказать очень легко – «НЕТ МЕНЯ!», – а вот попробуй рассейся, когда любимый рядом. Он был рядом, и она знала, что нужна ему по-прежнему, нужна, нужна, нужна. Хотя бы в качестве ПОДРУГИ. И она постаралась. Ох как же она постаралась!..
И, невольно вспоминая Фею – вернувшуюся к живым из иного, лучшего мира, танцевать для тех, кого любила, – Номи жила, согреваемая искоркой осознания, что и Сол изо всех сил старается для неё.
Она знала, что ради неё он готов теперь на всё, даже умереть за, не дождавшись явления пресловутой Ещё Одной. Чего ещё она, чуть ли не насильно записавшая его в Герои-Любовники, могла теперь от него требовать?! Он же – не требовал ничего, он продолжал казниться тем, что «натворил». И не знал, как искупить. Он очень не хотел оказываться принцем, но она его уговорила, назначила, и он сыграл эту роль. Теперь играл другую, не главную, и не героическую, но незаменимую. Оборот «как друг подружке говоря» навсегда приобрёл официальный статус…
Она казнилась тем, что натворила, казнилась из-за того, что он казнился, и без настоящего Друга просто-напросто пропала бы, рухнула в пропасть отчаяния. Их связывало нечто общее – чувство вины, – а когда у двоих есть хоть что-то общее, это уже не столь безнадёжно…
«Друг – это тот, с кем тебе свободно и безопасно», – говорила она ему, подразумевая бескорыстие в отношениях. «Друг – это человек, о котором ты знаешь всё, и несмотря на это, продолжаешь его любить», – думала при этом, вслух не произнося.
«Если бы не это, я бы не чувствовала себя Очищенной. А я по-прежнему, с той самой Ночи, чувствую себя Чистой. Такою видел меня ты. Такую всю жизнь, ненавидя и презирая себя, не хотела в себе увидеть я, и увидела, лишь утратив Очистителя. Если бы не это, Любимый, мы бы не смогли соединяться во снах, которые как бы и не сны, да. А мы ведь по-прежнему назначаем друг дружке свидания… и просыпаюсь я с мучительно-сладостным ощущением, названным мною Реверберация.» (Не путать с Реставрацией. Увы, невозможной!)
Этот образ появился в голове, ещё утром, когда ОН уходил от неё, унося на губах вкус последнего поцелуя. Обрывки музыкальных композиций, выхваченных из эфира мечущимся от боли сознанием, хаотически сменясь, звучали и перемешивались до мгновения, когда ОН, прощально взглянув на неё от выхода, канул за мембраной люка…
Но в это мгновение вдруг наступила ТИШИНА. И пришла ТЬМА. И лишь длящийся отзвук последней ноты, длящийся отблеск последнего взгляда Любимого, ушедшего к ненавистной Другой, связывали меркнущее сознание с невозможной, ужасающей, но такой невыносимо взаправдашней, реальностью.
«Теперь вся жизнь моя – сплошь реверберация, – грустно иронизировала потом Женщина, познавшая вкус любви во всех оттенках, утешаясь лишь тем, что хотя бы Подруга, тем, что всегда остаётся со своим Принцем рядышком. – Тягостный провал времени, заполненный только тем, что называется реверберацией. Это когда звучание живёт ещё некоторое время после выключения его источника. Солнышко закрыто ненавистной Тучей. Я, помня его свет и тепло, зябко кутаясь в воспоминания, всё-таки живу. Чаривныця недобитая.»
Отказаться от него, уйти, постараться забыть, излечиться временем, она не сумела. Её Выбор – отказ от Второго Шанса. Очищенная и, быть может, святая всё же, она останется рядом, ежесекундно умирая от боли, и ежесекундно возрождаясь, потому что она была всё ещё необходима ему. По-прежнему.
Её собственное «где-нибудь, с кем-нибудь» пока ещё было ЗДЕСЬ, и это ничего, что «как-нибудь» оказалось далеко не таким, какое хотелось ей.
«Аутентично лишь то, что мы уже сделали и непосредственно делаем в эту минуту, – утешила себя Женщина. – То, что хотели БЫ делать, и тем паче то, что мы НЕ сделали, остаётся в старых редакциях. А они, как известно, уничтожаются невосстановимо, когда поверх них записываются файлы одноимённые, но в новой редакции.»
И только реверберационным эффектом Очистительной Ночи звучала, звучала, звучала песня, пришедшая из глубины веков благодаря лазерному свету, сохранившему для потомков звук.
Наверное, Александер Розенбаум, человек с Земли, душою которого эта песня тысячи лет назад была рождена – один из тех, кого Солнышко называет «воистину сотворёнными по образу и подобию».
Из пытавшихся отыскать ответы на заданные вопросы.
Ответы, неизвестные даже Тому, кто, сотворив их, самым первым из всех – ими озадачился.
КрУгом голова,
Фонари горят,
Улица пуста,
Дождь на мостовой…
Мне бы оборвать
Лист календаря
И в очереди встать
За другой судьбой…
Как-нибудь, где-нибудь,
С кем-нибудь,
Долгожданный
Встречая рассвет,
Закуси на мгновенье губу
От обиды за то,
Что попала не в цвет…
От того, что
Гривастый табун,
Кроме снов, ничего не принёс,
Как-нибудь, где-нибудь,
С кем-нибудь
Не стыдись своих слёз…
Бар давно закрыт.
У его дверей
Тень мою трамвай
Задавил.
Ветер вены вскрыл
Небу в сентябре…
Чуть солоноват
Вкус любви.
Как-нибудь, где-нибудь,
С кем-нибудь,
У раскрытого настежь окна,
Посмотреть в облака
Не забудь.
Где-то там, в кучевых,
Вдруг порвётся струна,
И упрямая чёлка на грудь
Упадёт, прикоснувшись
К душе.
Как-нибудь, где-нибудь,
С кем-нибудь,
Без меня хорошей,
Хорошей…
Спит ночлежный дом
С надписью «Отель».
Милиционер
Смотрит вслед.
В тёплом доме том
Холодна постель.
Без любви
Счастья нет…
Как-нибудь, где-нибудь,
С кем-нибудь,
Разговаривая ни о чём,
На два шага
Левее чуть-чуть
Отойди, и чужое
Увидишь плечо.
Прошлой жизни
Вернуть ворожбу
Никогда никому не дано…
Как-нибудь, где-нибудь,
С кем-нибудь,
Всем нам быть суждено,
Суждено.
Как-нибудь, где-нибудь,
с кем-нибудь,
всем нам быть суждено,
суждено…
Суждено.
«Ещё не конец»
…после «ограбления века», проведённого без сучка, без задоринки и давшего Экипажу «Пожирателя» ценнейшую информацию о перипетиях инвестиционной политики империи Хо, на борту одним Светом стало больше.