Перчатки…
Аматейн и впрямь был безобразен, но только по меркам магусов, чьи лица веками не менялись, оставаясь красивыми и молодыми. «Мы умираем от скуки, – сказал как-то раз Эрдану капитан Крейн, и юнга случайно услышал его. – Наши тела по-прежнему молоды, но огонь в сердце угасает – лишь немногим удается поддерживать его три-четыре столетия… А ведь мы могли бы жить вечно!» «Вот и докажи на своем примере, что можешь жить вечно, – сварливо ответил мастер-корабел. – Иначе это лишь пустые слова!»
Парик…
Губы Амари дрожали, когда он разглядывал седые волосы, узловатые пальцы и лицо своего отца – иссеченное морщинами, покрытое старческими пятнами, какие он не раз видел у пожилых людей и никогда – у магусов. Аматейн выглядел как человек лет восьмидесяти – очень крепкий для своего возраста, но вне всяких сомнений старик.
Эрдан и то рядом с ним показался бы моложе.
– Так это ты… – прошептал принц, едва не выдав себя – так хотелось прибавить «все-таки». – Ты был Звездочетом! Я прятался от него… от тебя… потому что сам не мог понять, чего боюсь. Заступница, как же так! Мы же столько раз едва не встретились!
– Больше никаких тайн, – сказал Аматейн. – Никаких.
– …Да, я все понял… – прошептал Кузнечик. Ему хотелось, чтобы этот разговор оказался кошмарным сном, ему хотелось проснуться. – Но, капитан… если все получится, и он мне поверит… если я опять…
Он не смог договорить, и тогда Фейра пришел на помощь:
– Боишься, что тебе не захочется вновь становиться пиратом?
Кузнечик кивнул.
– Что ж, – усмехнулся феникс, – если и впрямь так случится, значит, я вполне заслужил то, что ждет меня в подземельях Облачной цитадели. Но, ты знаешь, я почему-то верю, что ты сделаешь правильный выбор.
Они до позднего вечера ждали гостей, но никто не пришел навестить принцессу – ни капитан-император, ни Амари. Фаби исподволь наблюдала за своей госпожой, которая вновь стала холодной и равнодушной Белой Цаплей, и ловила на ее лице признаки легкого недоумения. Сама компаньонка даже не пыталась понять, как следует толковать молчание Аматейна, и предугадать, что произойдет дальше.
Впрочем, она и не надеялась, что он простит Ризель и все забудет.
– Иди спать, – сказала принцесса. – Сегодня, кажется, нас никто не тронет.
Это прозвучало не как приказ, и Фаби молча покачала головой: уйти, оставив Ризель в одиночестве, было бы сейчас хуже самого страшного предательства. Она забралась с ногами в кресло, стоявшее в углу комнаты, и сама не заметила, как задремала.
Знакомый ночной кошмар тотчас же пришел в гости.
Искрой сквозь тьму она проскользнула вглубь – прямиком в пещеру с дремлющими тварями – и с изумлением обнаружила там некоторые перемены. Безымянные создания по-прежнему спали, но теперь их сон был очень чутким, тревожным: то и дело во мраке вспыхивали красные огоньки-глаза, чтобы спустя всего мгновение вновь погаснуть, а тишину изредка нарушали шорохи, шелест, постукивание и позвякивание.
«Они готовы проснуться, – поняла Фаби. – И это их беспокоит».
Повинуясь безотчетному порыву, она потянулась к одному из созданий, и оно почувствовало приближение чуждой сущности – вздрогнуло всем телом, отстранилось. Испугалось? Фаби не успела даже подумать, что оно может бояться не за себя, как вдруг ее подхватило и унесло куда-то в еще более непроглядный мрак, в бездну, в ничто.
И она… не проснулась.
Комната выглядела как-то странно, и Фаби не сразу поняла, что смотрит на нее сверху – с потолка. Оглядевшись, она увидела то, чего не замечала раньше: по стенам бежали тонкие линии, образуя причудливые узоры, которые источали красноватый свет. Местами линии переплетались очень густо, и Фаби почувствовала, что это неспроста: спальня Ризель обладала секретами, спрятанными в стенах и отмеченными непонятными знаками.
«Любопытно…»
Она увидела себя со стороны и не испытала ровным счетом никаких чувств – это же сон, а во сне все возможно! Привычный мир, ставший пугающе странным, был намного интересней, чем тело, скорчившееся в кресле, и этот мир нужно было исследовать побыстрее, пока не наступил миг пробуждения. Линии? Да, каждая из них манила и притягивала, словно уговаривая пробежаться вдоль себя и посмотреть, что спрятано там, на другом конце, но нечто и вовсе удивительное заставило Фаби позабыть о магнетических отметинах: из спальни принцессы исчезла… сама принцесса.
Ризель же собиралась спать!
С непривычным азартом Фаби принялась искать госпожу, не особенно удивляясь легкости, с которой перемещалась из одной части Облачной цитадели в другую. За считаные мгновения она умудрилась просмотреть несколько десятков комнат и залов – застигла врасплох уединившуюся парочку, испугала до визга молоденькую служанку, даже увидела капитана-императора без маски, но не разглядела его лица… Принцессы нигде не было. «Не могли же ее увести в темницу, оставив меня сладко спать в кресле!» – подумала Фаби и вернулась к дверям в покои Ризель, у которых стояли стражи-истуканы. Все по-прежнему, без изменений… или нет? Она спустилась по противоположной стене и замерла: стражи смотрели прямо, не замечая ничего необычного вокруг, и их глаза были затуманены не то сном, не то каким-то зельем.
«От настоящих статуй проку больше – они хотя бы красивые!»
Что ж, теперь понятно: Ризель никто не уводил, она ушла сама, заставив стражей уснуть с открытыми глазами. Но зачем? Куда? «Думай! – приказала себе Фаби. – Куда бы ты отправилась на месте принцессы?»
Ответ пришел быстро.
Это было так привычно – тенью следовать за госпожой, забыв о себе!
Ризель шла по длинному узкому коридору, озаренному светом факелов. Белое платье и белые волосы принцессы скрывал плащ, но вовсе не он должен был защитить ее от чужих глаз: нынче ночью Цапля вновь опробовала свой дар на живых существах и намеревалась применить его еще столько раз, сколько понадобится. Впрочем, ей везло – в тюремных подземельях Облачной цитадели было весьма немноголюдно.
Где-то впереди раздались странные звуки – грохот, лязганье цепей, – и она замедлила шаг, борясь со смятением. Мало кто знал, что дочери капитана-императора дважды пришлось бывать в этих негостеприимных местах, причем вовсе не в роли скучающего наблюдателя за чужими мучениями. Аматейну уже случалось усомниться в ее верности, и если в прошлый раз его остановило лишь то, что Амари был предположительно мертв, то теперь маленький принц воскрес. У капитана-императора есть наследник престола, и вероломная дочь ему больше не нужна…
– Вот твоя жратва, – послышался за углом грубый голос, и Ризель узнала Берто – старшего тюремщика. Она торопливо отступила в темную стенную нишу, чьим единственным обитателем оказался большой паук. – Нам велено кормить и поить заключенных вовремя, но никто не говорил, что мы должны им помогать, хе-хе. Не сможешь жрать вслепую – подыхай, и дело с концом!
Принцесса затаила дыхание – ей нужно было услышать голос того, кто находился в камере. Однако узник предпочел промолчать, и оставалось лишь строить догадки, был ли он измучен пытками или просто считал ниже своего достоинства беседовать с тюремщиком.
Того, впрочем, это ничуть не смущало.
– Молчишь? Гордый, да? Вы все поначалу гордые… Вот и твой двойник тоже молчал, но потом за него взялись как следует – и запела птичка!
«Это Фейра, – поняла Ризель, чувствуя внезапную дрожь. – Значит, Хаген где-то дальше… если он вообще жив!»
– Но с тобой будет труднее, – продолжал тем временем болтливый тюремщик. – С чего я это взял? Чтоб ты знал, сорок лет назад тут старшим был мой папаша – его повысили как раз перед тем, как схватили Бастиана Фейру. Мы с братом мальцами частенько его просили – расскажи, как ты феникса кнутом охаживал, а он губы в кровь искусал, чтоб от боли не скули… А-а-а!!!
Вопль Берто заставил Ризель выбраться из убежища и, прокравшись несколько шагов вдоль стены, осторожно заглянуть за угол. Странному зрелищу не мешала даже решетка, отчасти перекрывавшая обзор: посреди камеры стоял Кристобаль Фейра, опутанный паутиной цепей, – его руки были вытянуты в стороны и вверх, – а поодаль на полу валялся тюремщик и стонал, прижимая к груди правую кисть. Кожа на животе Феникса светилась, словно у него внутри был спрятан ворох горящих углей; и еще Ризель совершенно точно почувствовала запах горелой плоти.
– Трус был твой папаша, – медленно проговорил узник, оказавшийся вовсе не таким беззащитным и безобидным, как ожидал Берто. – Трус, но не дурак… как ты.
– Ублю-удок! – провыл тюремщик. – Ты же скован!!!
– Я не перестал от этого быть самим собой, – ответил Фейра. – Все, хватит. Ты мне надоел. Поди прочь!
Стон Берто перешел в издевательский смешок, и он с трудом поднялся на ноги. Принцесса торопливо ретировалась в свою нишу, но ей хватило самообладания, чтобы понять: услышанный совсем недавно грохот раздался, когда тюремщик натягивал «паутину», а теперь вокруг стояла тишина. «Мерзавец! – подумала Ризель. – Оставляет его висеть на цепях до утра. Тварь, какая же он все-таки тварь…» Надвинув поглубже капюшон плаща, она скользнула глубже в тень… и обнаружила, что место занято.
– Тс-с! – одетый в черное незнакомец приложил палец к губам – точнее, к платку, закрывавшему нижнюю часть лица. – Мы оба здесь помес-стимся, – проговорил он свистящим шепотом, и Ризель кивнула. Его удивительные желтые глаза смотрели не мигая, и принцесса сейчас согласилась бы с чем угодно, потому что ее железная воля исчезла, как исчезает упавшая на ладонь снежинка. Она закуталась в плащ, вжалась в стену и не шевельнулась даже тогда, когда Берто протопал совсем близко, прижимая к груди обожженную руку и громко матерясь. От ее внимания, впрочем, не ускользнуло, что незнакомец в черном тихонько вытащил из рукава стилет.
– Хорош-шо… – сказал он, когда шаги тюремщика затихли вдали. – Рад встрече, ваш-ше выс-сочес-ство. Вы очень с-смелы, рас-с-с приш-шли сюда… не боитесь навлечь гнев капитана-императора?