Девочка весело рассмеялась. Тут Оствель выпрямился и прищурился, глядя на Поля.
— Не может быть! Неужели это?.. Тут Сьонед подъехала поближе и, смеясь, постучала его по голове.
— Перестань дурачиться!
— Сказано ласково и кротко, как всегда, — заметил Оствель и уныло почесал ухо. — А самое главное — прямо в цель. Как приятно знать, что кое-что на свете не меняется. — Он поклонился Полю. — Мой принц, добро пожаловать в Скайбоул.
— Спасибо, милорд, — с подобавшим случаю достоинством ответил Поль.
— Еда и питье для вас готовы… а фарадимов ждет еще и ванна. Рохан, надеюсь, ты не изменил своей всегдашней привычке купаться в озере?
Вернувшись после купания, верховный принц застал жену нежащейся в прохладной ванне. Ему никогда не хватало силы воли, чтоб сопротивляться такому искушению, как вид Сьонед, прикрытой лишь водой и распущенными длинными волосами. Поэтому он тут же забрался в воду под невинным предлогом, что хочет помочь ей мыться. Ванна не была приспособлена для таких шалостей, поэтому не обошлось без некоторых интересных гимнастических упражнений и безудержного хохота, но они справились.
А потом он лежал в объятиях Сьонед, лениво ловя проплывавшие мимо пряди ее рыже-золотых волос. Она тихонько хихикнула, и Рохан вопросительно промычал:
— М-мм?
— Я только подумала, что в ванне можно утонуть и не будучи «Гонцом Солнца»…
— Не говори глупостей. Мы залили водой весь пол, так что в ванне и муха не утонет.
— Оствель слишком хорошо нас знает. Нам достались покои с ванной, в которой самый лучший сток. — Она указала на маленькую решетку, прикрывавшую сливное отверстие в мозаичном полу.
Второе доказательство заботливости их хозяина они обнаружили в большой комнате, отделенной от ванной небольшим тамбуром. На кровати лежали шелковые халаты, а рядом с накрытым столом лицом друг к другу расположились два удобных кресла.
— Черт побери, Оствель держит лучшего повара во всем моем государстве, — сказал Рохан, покончив с фруктами, запеченными в горячем тесте, но каким-то чудом умудрившимися остаться холодными. Он потянулся, потер обтянутые шелком плечи и вздохнул. — Как ты считаешь, не согласится Оствель уступить его?
Сьонед допила остатки вина и покачала головой.
— Мы могли бы прислать наших поваров кое-чему поучиться у него.
— Сомневаюсь. Этот местный чудодей учился в Визе, а тамошние мастера не выдают своих секретов. Даже верховным принцам. Кстати, о секретах. Тобин вчера ляпнула о драконьем золоте, а Поль нечаянно подслушал.
— Когда-нибудь он должен был узнать об этом, — философски заметила Сьонед. — Догадываюсь, что ты хочешь подраматичнее обставить сцену разоблачения этого фокуса.
— То есть затащить его в темную пещеру и внезапно зажечь факел? — Он засмеялся. — Хорошая мысль! Примерно так же, как мы сами сделали это открытие, да? Я никогда не забуду сверкающий песок и то, как я копался в нем, пока ты с Огнем стояла у меня за спиной.
— В самом деле, ты мог бы попросить Поля вызвать Огонь. Я проверяла его, Рохан. У мальчика врожденный талант. Только неотшлифованный.
— Если Андраде считает, что ей вполне достаточно Андри, то она в обморок упадет, когда настанет очередь учить Поля. Кстати, я кое-что придумал. Если к восемнадцати годам он станет рыцарем, то это произойдет как раз на следующую Риаллу, и мы сможем отправить его к Андраде прямо из Виза. Всем сразу станет ясно, что он будет и полностью обученным фарадимом, и принцем одновременно.
— Грубовато, — поморщилась она.
— Но если мы попытаемся не предавать этот факт широкой огласке, другие принцы станут еще подозрительнее.
— Значит, они опять взялись за свое? — задумчиво спросила Сьонед, ставя локти на стол. — Сила Поля заставляет их ужасно нервничать. Но ведь до него тот же путь проделал Мааркен, а лучшего примера не может быть — ни для него, ни для других принцев.
— Тобин и Чейн так гордятся им, что вот-вот лопнут, — согласился Рохан. — Ну и семейка у моей сестрицы! Два сына фарадимы, а третий обещает стать рыцарем еще более знатным, чем его отец. В последнем письме Волог блестяще отзывается о нем. Я говорил тебе, что он собирается посвятить Сорина в рыцари уже в этом году? О Богиня, как они быстро растут!
— Мне бы не хотелось отправлять Поля обратно в Дорваль. Можешь смеяться, но я не могу расстаться с ним ни на минуту.
— Я не смеюсь, Сьонед. Но ему лучше остаться в Грэйперле. Он должен еще многому научиться у Ллейна и Чадрика. И там он будет в безопасности.
— Но мериды…
— …угрожали ему лишь один раз за все годы. И это случилось за пределами дворца. Мы не сможем прятать его под материнской юбкой, да он и сам не потерпит этого. А если потерпит, то зачем тебе такой сын?
Она вздохнула.
— Я знаю, знаю. Но не могу не волноваться.
Рохан встал и снова потянулся.
— Завтра рано вставать, — напомнил он. — Сначала мы полюбуемся на драконов, а потом я устрою Полю экскурсию в пещеры.
— Ты хочешь, чтобы я завтра попробовала прикоснуться к дракону? — Она повесила халат на стул и присоединилась к Рохану, уже лежавшему в постели.
Рохан крепко обнял жену и начал гладить ее влажные волосы.
— Это может оказаться весьма любопытным. Все они только и думают, что о спаривании, и кто знает, что ты сможешь почувствовать? Не захочешь ли ты последовать их примеру?
— Похоже, ты уже сейчас не прочь последовать этому примеру! — парировала Сьонед, кусая мужа за плечо.
— Прекрати сейчас же! Или, по крайней мере, кусайся, как женщина, а не как буйная драконша!
Она подняла голову и посмотрела в яркие голубые глаза, лучившиеся смехом и желанием.
— Ну, если это и старость, то непонятно, как мы оба сумели до нее дожить!
Чейн откинулся на спину, и задумчивая морщинка прорезала его лоб.
— Тобин…
Она перестала расчесывать свои длинные черные волосы.
— Похоже, ты решил оказать честь моим ушам и поговорить со мной. Что, свет моей души?
— Не дерзи, женщина, иначе мне придется поколотить тебя.
— Вместе со всей своей армией?
— Ну… — Он откашлялся. — Тобин, меня тревожит этот мальчик. Он чересчур хороший.
— Какой мальчик? Поль? А что тебе в нем не нравится?
— В том-то и дело, что все нравится. Он обожает мать, почитает отца, в меру послушен, не задирает носа, моет уши и слишком умен для своего возраста.
— По-твоему, это повод для беспокойства?
— Это неестественно. Нет, в самом деле, — серьезно сказал он, когда жена засмеялась. — Он никому не доставляет хлопот. Наши мальчишки никогда себя так не вели.
— И ушей не мыли, — с улыбкой добавила она.
— Хотел бы я видеть в нем хоть один недостаток.
— Это только ты считаешь, что у него их нет.
— Все так считают. Вспомни Рохана в его возрасте.
— Мой дорогой братец тоже был самим совершенством. Во всяком случае, он сам так думает.
— Он был самым лукавым, самым вредным и самым невозможным созданием, которое я встречал за всю свою жизнь. Он просто притворялся совершенством.
— Ну, возможно, Поль пошел в него. Только он слишком умен, чтобы дать себя заподозрить в притворстве.
— Не думаю. То есть умен-то он умен, но я не думаю, что именно ум удерживает его от озорства. Хотел бы я, чтобы он заслужил несколько хороших шлепков. Это воспитывает характер.
— Ты соображаешь, что это самый смешной из всех наших разговоров? — Она скользнула в постель рядом с мужем.
— Ты неправа. Приза за самый смешной разговор заслуживают беседы, которые мы вели с тобой еще до первого поцелуя. Тысячи слов, каждое из которых было пустой тратой времени.
— Такой же, как этот спор. — Тобин сделала несколько откровенных движений, пытаясь отвлечь его.
— Прекрати…
— Еще одно смешное слово. — Взгляд ее был исполнен безграничного терпения. — Чейн, Поль вежливый, уважительный, воспитанный, совестливый четырнадцатилетний мальчик. — Уютно устроившись в его объятиях, она добавила: — Но можешь не беспокоиться. Скоро он из всего этого вырастет.
Мааркен был идеально приспособлен для жизни в Пустыне благодаря по меньшей мере четырнадцати поколениям своих предков как с той, так и с другой стороны. Он любил эту дикую землю, знал ее достоинства и недостатки. Самой большой радостью в его жизни был свободный день, который можно было провести, следя за тем, как нежные краски восходящего солнца переходят в ослепительный блеск полудня, а затем медленно сменяются теплыми розовыми и пурпурными сумерками, уступающими место черным искрящимся небесам и серебряным дюнам. Он наслаждался зноем, проникавшим до самых костей, тихим шепотом песка под ногами, соблазнительно подрагивавшими, но недостижимыми миражами… Его народ процветал в том месте, где другие не смогли бы выжить; он мог гордиться тем, что внес свою долю в это процветание, что благодаря и его усилиям эта суровая земля, устраивая своим обитателям испытание на прочность, все же не заставляла их бедствовать.
Но несмотря на то, что Мааркен намеревался всю свою жизнь провести в Пустыне, сейчас эта большая куча песка волновала его меньше всего на свете. Ни тридцать мер верхом, ни долгая ходьба, ни часы ожидания не исправили его настроение. Он лежал позади бархана, наблюдая за драконами, и следил за медленно тащившимся по небу солнцем.
Сегодня Холлис должна была выйти на связь. Ее дежурства в Крепости Богини могли прийтись на самое разное время, и нельзя было заранее вычислить, когда она останется одна. Умом он понимал это, но сердце — как сердце всякого пылко влюбленного — отказывалось смириться с тем, что на свете есть причины, которые могут отвлечь любимую от мыслей о нем, и только о нем. Чувство юмора позволяло ему сохранять равновесие; Мааркен знал, что было бы глупо требовать, чтобы Холлис весь день чахла от любви к нему, да он и не хотел этого. Одна мысль о такой возможности заставила бы ее хохотать до упаду. И все же, сказал себе молодой лорд, если она действительно любит его, то смогла бы за целый день выкроить немного времени, чтобы слетать к нему на солнечном луче.