Выдержав небольшую паузу, тасконец бесстрастно продолжил:
— Из всего вышесказанного следует вполне логичный вывод: войну надо прекращать. Мы получили возможность впервые за долгие годы подписать мирный договор. Естественно, в тех территориальных границах, на которых находятся войска. По-моему, это справедливо.
Главнокомандующий армии герцога Альберта выглядел совершенно растерянным. Он не ожидал от бонтонцев такого предложения. Хилл отличался смелостью и решительностью в бою, но мыслил довольно туго и медленно.
Зато Жонини мгновенно сориентировался в сложившейся ситуации. Заметив замешательство противника, генерал усилил натиск.
— Подумайте о своих людях, — произнес унимиец. — Вы спасете тысячи жизней, вернете семьям кормильцев. Разве военачальники не должны проявлять благородство и милосердие? А мир на десятки лет? Упускать такой шанс ни в коем случае нельзя. Потомки не прощают ошибок. О вас будут ходить легенды, в церквях зазвучат молитвы в честь спасителя отечества.
Найти слабую струну у мендонца не составило труда. Главнокомандующий страдал тщеславием. Он считал, что его заслуги перед страной оценены недостаточно, а придворные интриганы сознательно не дают Хиллу приблизиться к герцогу.
И вот, наконец, появилась возможность возвыситься, стать национальным героем. Губы генерала расплылись в довольной улыбке.
— Все бумаги уже готовы. Их осталось только подписать, — вымолвил бонтонец.
Жонини сделал едва уловимый жест рукой, и к нему тотчас подъехал один из офицеров. В руке у кавалериста находилась небольшая папка с документами.
Еще минута — и случится непоправимое. Храбров сильно толкнул Кидсона в бок.
— Оттяните заключение договора, — прошептал землянин. — Хотя бы на несколько часов.
Полковник вряд ли понимал, зачем это понадобилось энжелцу, но к Хиллу направился немедленно. Подойдя вплотную, тасконец что-то тихо сказал на ухо генералу.
Тот изумленно взглянул на подчиненного, однако решение изменил.
— Боюсь, вопрос слишком сложный, — растягивая слова, произнес унимиец. — Необходимо все тщательно обсудить и взвесить. Предлагаю встретиться завтра в восемь часов утра. Тогда вы и получите окончательный ответ…
По лицу бонтонца пробежала тень недовольства. Он посмотрел на Кидсона так, будто собирался испепелить его взглядом.
С трудом сдерживая эмоции, командующий войсками противника вымолвил:
— Превосходно! Буду ждать вас завтра. И подумайте хорошо, генерал. Из героя можно запросто превратиться в палача. Не очень приятно, когда твоим именем пугают детей…
Офицер резко развернул коня и с силой вонзил ему шпоры в бока. Животное взвилось на дыбы и спустя мгновение с бешеной скоростью устремилось к лесу. Не обращая внимания на свиту, военачальник скакал к своей армии.
Тасконец был в ярости. Как потом узнал русич, подобное поведение являлось отличительной чертой Жонини. В такие минуты в него словно вселялся дьявол. Не замечая никого вокруг, бонтонец мог растоптать лошадью случайных прохожих.
Угрызений совести унимиец никогда не испытывал. Люди для генерала — всего лишь материал для осуществления честолюбивых планов.
Между тем, в стане мендонцев события развивались по похожему сценарию. Хилл пребывал в ужасном настроении. Только что из его рук украли лавры спасителя страны.
О благородстве и великодушии командующего люди помнили бы в веках. От одной этой мысли начинала кружиться голова.
— Какого черта? — выругался тасконец. — Кидсон, вы сорвали заключение мирного договора! Если не объясните свое поведение, я смещу вас с должности. Во время военных действий у меня есть такие полномочия. Кроме того, Альберт наверняка согласится с предложением бонтонцев. Герцогство нуждается в передышке.
— Совершенно верно, — бесцеремонно вмешался Олесь. — Страна истощена и разорена. Все силы брошены на поддержание боеспособности армии. В подобном же положении находится и противник. Ему даже хуже — длинные дороги, десятки дезертиров, постоянно бунтующие наемники изматывают его до предела. Уверен, население Бонтона не очень довольно затянувшейся военной компанией и огромными потерями. Не случайно генерал Жонини участвует в переговорах. Безжалостный убийца, ненавидящий Мендон, прекрасно понимает незавидность своего положения.
— Почему вы так решили? — более спокойным тоном уточнил Хилл.
— Еще две-три декады — и армия захватчиков начнет разбегаться, — пояснил землянин. — Ее не удержат ни казни, ни деньги. Большинство солдат отправилось на эту войну, желая обогатиться. Сейчас у них начинают открываться глаза. Вместо золота — голод, грязь и кровь.
— Ерунда! — возразил унимиец. — Неприятель еще достаточно силен. Заключив мир, мы сможем распустить часть войск, и тем самым возродим разрушенную экономику. Тысячи крепких мужских рук нужны на полях и в ремесленных мастерских. Восстановив снабжение и подготовив хорошую армию, государство надежно укрепит северные границы. Ни один враг не осмелится напасть на нас.
— Святая наивность, — иронично рассмеялся Тино. — А вы не думаете, что Жонини уже через месяц нарушит заключенный договор? Приведет поредевшие полки в порядок, наладит поставку продовольствия, дождется ослабления группировки противника…
— Он дворянин! — возмутился Хилл. — И никогда не нарушит данного слова, тем более скрепленного подписью на документе.
— Почему бы и нет? — спокойно произнес японец. — Этот человек ненавидит и презирает Мендон. Зачем ему унижаться и соблюдать приличия? Народ и герцог Бонтонский одобрят поступок военачальника. Ну, а пленные окажутся либо в цепях, либо на виселице. Победителей не судят.
— В ваших словах есть доля истины, — задумчиво сказал командир одного из пехотных полков. — Враг отличается вероломством и коварством. В истории подобные прецеденты уже случались. Лет сорок назад захватчики в одностороннем порядке разорвали временное перемирие и перешли в наступление. Тогда их удалось остановить лишь на линии фортов. И какой ценой… Система обороны, создававшаяся десятилетиями, была полностью разрушена.
— Это случилось давно, — пренебрежительно махнул рукой генерал. — Сейчас у власти совершено другие люди.
— Что, верно, то верно, — горько усмехнулся начальник штаба. — Не знаю, как у противника, а в Мендоне правит отъявленный мерзавец. Никто не припомнит монарха, подозреваемого в братоубийстве! Обычно близкие родственники в дворцовых переворотах не участвовали.
— Твое счастье, что тебя не слышат люди Стонжа, — поспешно оборвал полковника командующий. — Иначе…
— Чепуха! — возразил Кидсон. — Они сейчас, словно крысы, забрались в глубокие норы. Их время прошло. Война очистила нацию от грязной скверны. Вряд ли мерзавцы теперь посмеют безнаказанно хватать и пытать людей. Не очень-то легко обвинить человека в измене, если он проливал кровь на полях сражений. Да и чем можно напугать нас? Смертью? Мы к ней давно привыкли. Пример Освальда тому подтверждением.
— Оставим ненужный спор, — поднял руку Хилл. — На предложение Жонини необходимо дать ответ. Вряд ли солдаты обрадуются отказу от мира. Не исключены беспорядки.
— Вы недооцениваете своих подчиненных, — заметил Храбров. — Главное — правильно построить речь. Враги топчут родную землю, насилуют матерей, жен, сестер, угоняют в рабство детей. Разве подобное унижение когда-нибудь прощается? Уверен, люди жаждут мести. На условия врага они не согласятся.
Весь вечер командиры подразделений доводили до сведения солдат итоги переговоров.
Русич оказался прав. Резкий ответ верховного главнокомандующего вызвал одобрение у бойцов. Мендонцы надеялись сполна расквитаться с обидчиками.
Рассказы вырвавшихся из окружения воинов будоражили армию. То и дело поступали сведения о зверствах бонтонцев на захваченной территории. А ведь у многих тасконцев на захваченной врагом земле остались родные и близкие!
Бросить несчастных на произвол судьбы — означало предать Родину. Солдаты были готовы терпеть любые лишения, пожертвовать собственной жизнью, лишь бы изгнать безжалостных убийц из страны.
Ранним утром две группы всадников вновь встретились на поле. На этот раз рядом с Хиллом стояли полковник Кидсон и Олесь.
Присутствие посторонних не понравилось Жонини. Унимиец иронично улыбнулся и язвительно произнес:
— Вижу, генерал, вы сегодня в окружении советчиков. Неужели в армии нет единства? Вечная беда Мендона… Впрочем, влезать в ваши проблемы я не собираюсь. Меня интересует лишь ответ…
— Он отрицательный, — громко проговорил командующий. — Решение принято единогласно. Солдаты буквально рвутся в драку. Так что с единством у нас трудностей нет. А вот у вас, я слышал, разбегаются наемники. Мутанты не любят неудачников.
Выпад Хилла попал точно в цель. Лицо бонтонца покрылось от гнева красными пятнами. Офицер судорожно сжал пальцы в кулак.
У Жонини имелись явные отклонения психики. Русич не удивился бы, узнав о припадках генерала.
Вот и сейчас ему понадобилось не меньше минуты, чтобы прийти в себя. Только очень серьезные проблемы могли заставить тасконца после такого оскорбления продолжить переговоры. Изобразив улыбку на лице, бонтонец с нескрываемой досадой вымолвил:
— Искренне жаль. Генерал, вы упустили шанс занести свое имя в летопись истории. Мирное соглашение на сто лет! Величайшее достижение наших народов. Мы бы наконец прекратили вражду и стали друзьями. И основная заслуга принадлежала бы вам…
— Лживая болтовня, — резко возразил начальник штаба. — Уже через полгода генерал Жонини разорвет договор и перейдет новую границу. Все повторится вновь: разрушенные города, сожженные селения, тысячи убитых и раненых. Его-то имя обязательно окажется в летописях. И каждая буква будет написана кровью. Доверять палачу — то же самое, что совать голову в пасть хищнику. Рано или поздно он ее откусит.
— Довольно лестная характеристика моих скромных заслуг, — надменно и презрительно отреагировал офицер. — Вы абсолютно правы, я никогда не считался с мнением других. Если для достижения цели надо убить тысячу жалких людишек, церемониться ни к чему. Милосердие — признак слабости и трусости.