ши способны воспринимать действительность только вниз головой.
— Что случилось, Олаф? — спросил я.
— Перевертыш погиб.
— Но ты ведь знаешь: не было ни одного случая гибели перевертыша.
— Оказывается, может! Фантастика какая-то, — пробормотал Олаф. — Ты представляешь, малыш, сидели они, как всегда, на потолке, и вдруг один разжал присоски, рухнул на пол и… Но не это главное. Мне показалось, что его подтолкнули.
— Как подтолкнули? — не понял я.
— За секунду до этого к нему подполз какой-то перевертыш и ткнул его лапой.
По спине у меня побежали мурашки. Я сосчитал животных на потолке. Вместе с погибшим их было тринадцать. Сдерживая волнение, я спросил:
— А сколько их у тебя?
— Двенадцать, — ответил Олаф.
— Ну-ка, сосчитай!
Олаф обежал взглядом потолок и, побледнев, выговорил:
— Невероятно! Что происходит, Паша? Я присел на край стола и подробно рассказал о лишней каракатице, гибели Машки и выговоре Пфаффа.
— Что же делать, малыш? Надо бы заявить руководству.
— Я уже заявлял, — напомнил я.
— Но тогда ты просто не был подготовлен к докладу. Теперь же… Вот что! Ты оставайся здесь и понаблюдай за перевертышами, а я пойду в дирекцию, по телефону всего не объяснишь.
Олаф вскочил в электромобильчик и, заложив крутой вираж, вырвался в коридор.
Я отодвинулся подальше от раскаленного рефлектора и мрачно уставился на повисших вниз головой животных. Они сбились в плотную группу и, казалось, изучали меня веселыми влажными глазами.
Один из перевертышей отделился от группы и неловко пополз по щербатому гранитному потолку. Он сделал несколько растянутых шагов, мелко задрожал и… вдруг растаял в воздухе.
Я чуть было не свалился со стула. Перевертышей стало опять двенадцать. Только что под сводом сидел пушистый зверек, и вдруг он растворился на глазах, как кусок сахара в кипятке!
В коридоре послышались нервные гудки, и в отсек въехал завхоз Аполлинарий. Директор же составлял годовой отчет и не был расположен отрываться от дел из-за всякой ерунды. Раздражение Кышмарского перешло точку и вошло в период. Он теребил остатки волос и свирепо вращал глазами.
Подсчет перевертышей не занял много времени, и на нас с Олафом обрушился рокочущий бас:
— Когда, наконец, прекратятся эти дурацкие шутки? Я давно замечаю; творится форменное безобразие. Лаборанты распустились, животные гибнут, а смотрители сочиняют глупые истории и пытаются таким образом отделаться от справедливого возмездия. Но оно грядет! Например, в четвертом отсеке от истощения скончался плантоид! Так что, по-вашему, придумал смотритель Мелини? Он уверял меня, что животное разучилось жевать!! Но это не помогло: в соответствии с приказом ему был объявлен выговор! Вы думаете, что, если я завхоз, так уж ничего не понимаю в зоологии?
Мы промолчали, и Кышмарский, гневно махнув рукой, направился к электромобилю.
— Ну что, попробовал? — спросил я красного, как помидор, Олафа. — Пока тебя не было, лишний перевертыш взял да и растаял у меня на глазах. Так что доказательств нет.
Олаф пнул груду комбинезонов в углу комнаты и выпалил:
— И все равно, этого нельзя просто так оставить! В зоопарке происходят странные вещи, и стоит попробовать в них разобраться. К примеру, почему мы считаем, что лишние особи появляются только в наших вольерах? Может быть, подобное происходило и в других?
— И никто ничего не заметил? — с сарказмом спросил я.
— А что? Ты и сам обнаружил прибавление чисто случайно.
— Ну хорошо, — согласился я. — Тогда как ты собираешься доказать, что мы были свидетелями реальных событий, а не какого-нибудь миража или галлюцинации?
— А вот посмотри: фантом появляется у тебя, и сразу же погибает Машка. Потом он перемещается в мой отсек — и перевертыш отклеивается от свода. Тут есть какая-то связь, с животными что-то происходит. Давай посмотрим журнал регистрации происшествий.
Часа два мы просидели над сводками отдела регистрации и наконец получили странную картину периодичности разного рода происшествий. Животные бросались на силовые барьеры, тонули в бассейнах, отказывались принимать пищу, погибали от истощения или по неизвестным причинам. Первым погиб плантоид, про которого с таким пылом рассказывал Аполлинарий Кышмарский. Произошло это две недели назад, и с тех пор погибли еще несколько животных. Мы с удивлением обнаружили, что смерть-призрак как бы путешествует из отсека в отсек.
— Ну что ты теперь скажешь? — спросил Олаф, и вдруг его осенила идея. Предположим, что фантом появлялся во всех отсеках, где произошли несчастья с животными. Он, по-видимому, умеет как-то воздействовать на обитателей вольер.
— Но ведь тогда, — сообразил я, — кое-какие данные можно получить у патологоанатомов! Животные из других отделений, конечно, уже препарированы, но нашими-то наверняка пока еще не занимались.
Олаф повернулся к телефону и заскрипел наборным диском.
— Славик, к тебе только что привезли животных из наших двух отсеков. Нам просто необходимо узнать, что с ними случилось.
— Ну вы и шутники! — ответила трубка. — Что с ними случилось! Сами будто не знаете: у каракатицы электрический удар, а у твоего перевертыша в черепе дыра с палец!
— Я не об этом. Нужен полный отчет о состоянии органов животных. Сделай по дружбе. Залезь в каждую клеточку, но найди. Какие-то аномалии у них должны быть!
Под вечер раздался звонок, и удивленный голос Славы Сорокина сообщил:
— Вы оказались правы, ребята. Психодиагностики установили, что с каналов памяти мозга животных снята вся информация вплоть до рефлексов.
Олаф положил трубку и спросил:
— Теперь тебе понятно?
— Еще бы! — ответил я. — Фантом снимает накопленную информацию с мозга животных, и в результате те превращаются во взрослых новорожденных. Именно поэтому Машка натолкнулась на провода — она просто не знала, к чему это приведет, именно поэтому перевертыш отклеился от свода — он понятия не имел, как за него держаться, и именно поэтому плантоид смотрителя Мелини отказался принимать пищу — он действительно не представлял, как ее пережевывать. Когда мозг пуст, животное обречено: так или иначе оно погибнет.
— Но главное не в этом, — сказал Олаф. — Необходимо понять, зачем у животных снимается информация и что собой представляет фантом.
— Хорошо! — я рассуждал вслух. — Допустим, снятие информации — цель появления фантома. Но что же может извлечь он из памяти животного?
— Между прочим, из памяти животного можно извлечь не так уж мало, задумчиво отметил Олаф. — Каждый врожденный рефлекс содержит информацию о неизменности среды обитания организма, а приобретенный — о ее эволюции. Даже анатомические признаки могут рассказать о составе атмосферы, строении поверхности планеты, температуре и ее перепадах, гравитации, звездной активности и так далее. Память же, или, вернее, ее запас, полученный при жизни, поведает об условиях обитания, повадках друзей и врагов.
— Значит, если сложить все данные анатомии, физиологии и памяти животного, а потом провести подробный анализ, то можно составить довольно полное представление о планете, откуда это животное было доставлено? — спросил я, пораженный промелькнувшей вдруг догадкой.
— Да, это будет примерно соответствовать предварительной разведке планетной системы.
Мы замолчали, пытаясь восстановить порядок в мыслях. Наконец я не выдержал и спросил:
— Послушай, если это действительно «гости оттуда» и таким образом они получают первичную информацию о неизвестных им планетах, то почему же они не вступили с нами в контакт и просто не попросили аналогичные сведения?
— Ас чего ты взял, что это представители внеземного разума? — спросил Олаф. — Мы, между прочим, прежде чем лететь на какую-нибудь новую планету, посылаем туда автоматического разведчика, обладающего довольно скромной и чрезвычайно жесткой программой.
— Ты хочешь сказать, что фантом — кибер? — Я покачал головой.
— Если мы не занимаемся пустым фантазированием, то логичнее всего предположить, что фантом именно кибер. Представь себе: он передвигается по ранее заданному маршруту и вдруг натыкается на зоопарк! Это же море информации, и кибер тут же включается в работу. Он по порядку переходит из отсека в отсек, записывает информацию о среде обитания животных с разных планет.
— Но зачем этот маскарад? — спросил я. — Зачем лишние каракатицы и перевертыши?
— Для маскировки. Легче всего подобраться к животному, не вызывая у него подозрения, приняв его облик.
— Это что же получается? — спросил я растерянно. — Кибер маскировался не от нас, а от обитателей вольер?..
— Конечно! Он ведь не мог знать, что мы разумные существа, не сняв информацию с нашего мозга. Для него мы ничем не отличаемся от остального населения зоопарка. Кстати, вполне может случиться, что до нас, как до объектов изучения, просто не дошла очередь.
Я представил себе, что случится, когда очередь дойдет, например, до меня, и сразу почувствовал неприятный холодок в области сердца.
— Олаф! Фантазии фантазиями, но можно ли проверить хоть что-нибудь из наших догадок?
— Кое-что мы определенно можем узнать. Ведь какой бы это ни был совершенный разведчик, на чем-то он должен был сюда прилететь? И потом, вполне возможно, что именно в это время фантом спокойно разгуливает по следующему отсеку.
Через пять минут мы с Олафом разделились: он пошел к Марку в отделение «тряпичных черепах», а я помчался на пост внешнего наблюдения. За пультом сидел сменный наблюдатель.
— Шандор! Скажи, за две-три недели не происходило ли в пространстве в районе зоопарка чего-нибудь необычного? Шандор посмотрел на меня с подозрением и спросил:
— И как тебе удается узнавать все первому? Происходило, только не две-три недели, а две-три минуты назад. Похоже, у меня начались галлюцинации. Случайно взглянул на экран, и… представь себе, абсолютно пустой кусок космоса, и вдруг ниоткуда возникает светящаяся точка, разгоняется до скорости перехода и ныряет в подпространство.