рта, способных вести круговую оборону. Два форта смотрят на Польшу и между ними расположены главные ворота, а третий форт оттянут чуть в тыл, и караулит ворота в Пруссию, как день «Д» караулил «Тевтонский меч». – Взглянув на изумлённое лицо Скорцени, Фогель смущённо улыбнулся: – Извините, оберштурмфюрер, я и сам не очень понял, что только что сказал. Просто в университете я очень увлекался поэзией. Говоря языком военным, «Тевтонский меч» – кодовое название войсковой операции по зачистке Пруссии от оккупационных войск и коммунистического отребья. Вермахт должен был атаковать союзные границы и «Прусский вал» в четыре часа утра, а днём предшествующим по всей территории Пруссии должны были пройти акции гражданского неповиновения, саботажа, и вооружённые диверсии в виде взрывов и стрельбы по должностным лицам прусской администрации и военнослужащим союзных войск и Volksarmee. Спровоцировать какие-либо серьёзные народные волнения не предполагалось – не было у нас в Пруссии для того достаточно сил, – а вот вызвать среди населения панику и создать неразбериху в действиях властей, да, очень даже предполагалось! Нашему отряду предписывалось выступить последним: сами понимаете, захватить форт было необходимо именно к четырём часам утра. Во время очередной смены караула наш комендант расставил на всех подчинённых ему постах своих людей. В 3-15 он берёт под контроль арсенал и оружейную комнату, в 3-30 открывает ворота со стороны Пруссии. В 3-35 через ворота на территорию форта входит переодетый в союзную форму батальон полка особого назначения Бранденбург 800, целью которого является захватить левый форт, занятый союзными войсками, но русские проявили бдительность и не спешили пускать «своих» в форт. Что их так насторожило? Приказ о повышенной боевой готовности, что поступил ещё с утра? Но прибывший батальон, по имеющимся у его командира документам, которые отличить от настоящих практически невозможно, прислан как раз во исполнение этого приказа для усиления гарнизона. Может, русских смутила возня в гарнизонной казарме, где наши люди в это время блокировали безоружных солдат Volksarmee? Так или иначе, когда пришло время открывать основные ворота, левый форт оставался в руках противника. Я со своей группой занимал позиции в тыловом форте, и когда поднялась стрельба, машинально взглянул на часы: стрелки показывали 04–02. Отто, ты не будешь возражать, если я покурю?
Пока Фогель раскуривал сигарету, Скорцени задал вопрос:
– Насколько мне известно, захват форта № 11 в конечном итоге результата не дал. Неужели причиной провала операции стало то, что русским удалось удержаться в одном из трёх фортов крепости?
Фогель глубоко затянулся, выпустил часть дыма через нос и только потом ответил:
– Вряд ли. – Взглянул на недовольное лицо Скорцени. – Извини, Отто, но на сто процентов я могу отвечать только за то, в чём абсолютно уверен. Я же в том бою оборонял ворота в Пруссию, и о том, что происходит у меня за спиной, мог лишь догадываться по звукам боя, да по отрывочным сведениям, которые до нас доходили. Так вот, по этим непроверенным данным могу сказать, что когда прилетела русская авиация, огонь по левому форту вёл и правый форт, и наш, и наступающие со стороны Польши части. Скажу больше: я точно знаю, что передовые части вермахта уже вступили на территорию крепости.
– Тогда я ничего не понимаю! – в сердцах воскликнул Скорцени.
– Не один ты, Отто, – вздохнул Фогель. – Может, русские просто оказались расторопнее? Я видел, Отто, эти самолёты, эти чёртовы русские штурмовики. Они проносились у нас над головами волна за волной, десятки, а может, и сотни, я потом сбился со счёта. Я не видел, лишь слышал, что происходит во дворе и за стенами замка со стороны Польши, но уверен – там был ад!
– Вас тоже бомбили? – спросил Скорцени.
– Нет. Русские не стали подвергать форты бомбёжке. Старались их сохранить в целости. На нас у них нашлась другая управа.
– Какая?
– Спецназ!
– Расскажи об этом подробнее! – потребовал Скорцени.
– Слушаюсь, оберштурмфюрер! – криво усмехнулся Фогель. – Хотя рассказ мой будет краток. Снаружи никого не видно, а у нас возле бойниц стали падать люди. Чёртовы снайперы! Я когда догадался, в чём дело, приказал спрятаться за стены, а за местностью следить только при помощи стереотрубы. Но даже в неё я так никого и не разглядел. Потом послышался шум танковых двигателей. Я приказал приготовиться к отражению атаки – ворота мы, понятно, давно закрыли. Но пока мы ждали появления на поле боя танков, нас атаковали снизу. Русский спецназ проник в форт, видно, через какие-то потайные ходы.
– И что дальше?
– Не знаю, – пожал плечами Фогель. – Я очнулся уже в госпитале. Полагаю, нас разбили.
– Несомненно, так оно и было, – лицо Скорцени стало жёстким. – Ответь, Генрих, это точно был спецназ, тебе с перепугу – не обижайся, но это очень важно! – не показалось?
– Нет, – проглотив обиду, помотал головой Фогель, – не показалось. Своих я различаю по почерку. Не забывай, я ведь тоже спецназ!
– Если так, то вас, скорее всего, заманили в ловушку.
Слова Скорцени чуть не заставили Фогеля потерять равновесие, и он едва не свалился в воду.
– Что? Да нет, не может быть… Хотя… – Фогель охватил голову руками.
Скорцени с холодным любопытством наблюдал за переживаниями товарища.
– Но если так, – Фогель убрал руки от головы, – то, значит, русским был заранее известен план всей операции?
– Может, и не всей… – пожал плечами Скорцени. – Хотя, нет, ты прав – всей! Вот почему они так хорошо подготовились к встрече, и вот почему провалилась операция «Тевтонский меч!» И этот твой комендант – тоже подставная фигура!
– А вот это нет! – живо возразил Фогель.
– Почему ты так говоришь? – удивился Скорцени.
– Потому что я встречался с этим человеком уже в плену, в госпитале! – выпалил Фогель.
– Ты с ним разговаривал?! – воскликнул Скорцени. – И что он тебе сказал?
– Нет, – смутился Фогель, – я с ним не разговаривал. Я видел его лишь мельком, когда его провозили мимо моей палаты на каталке под окровавленной простыней. Он был без сознания, но лицо я успел рассмотреть.
– Понятно, – протянул Скорцени, – а потом?
– Я знаю, что была сложная многочасовая операция, и ему чудом удалось выжить. Со мной лежали товарищи, которые были в комендантском доме, где он принял свой последний бой. Под конец он подорвал себя гранатой. Тогда погибло несколько русских, а он, весь посечённый осколками, ухитрился выжить.
– Похоже на сказку. Впрочем, – Скорцени потрогал рукой один из своих шрамов, – в бою и не такое бывает. Но если, – он посмотрел на Фогеля, – твои осведомители так хорошо его знают, то, наверное, они называли и его имя?
– Конечно! – Фогель наморщил лоб. – Обер-лейтенант Курт Раушер!
Начальник Главного управления имперской безопасности (РСХА) Обергруппенфюрер СС и генерал полиции Рейнхард Гейдрих любил работать за расчищенным от посторонних предметов столом: он, документ, и зелёное сукно столешницы. Вот и теперь перед ним лежала всего одна папка, личное дело человека, чьё имя выведено на обложке красивым готическим шрифтом: Курт (Конрад) Раушер. Сегодня эта папка легла на стол в третий раз за последние несколько дней, что говорило о повышенном внимании со стороны обергруппенфюрера к человеку, чья биография пряталась за обложкой.
Какое-то время Гейдрих задумчиво постукивал пальцами по обложке, потом развязал тесёмку и раскрыл папку. Сверху фото молодого человека в форме. Немецкой форме, как и на нём. Но чужой, враждебной армии. Гейдрих нахмурился, перевернул фото. Год рождения 1921. А парень выглядит старше своих лет. Что-то мешает признать в нём чистокровного арийца. Не очень-то он похож на своего отца. Вот он на другом фото, справа. Этот да! Этот сразу видно: чистокровный ариец! И его, Гейдриха, друг, Конрад Раушер. А слева на снимке его жена, как её? В деле есть, но неважно! Это на неё похож Раушер младший, и это в её жилах текла польская кровь. Когда мальчик родился, его, как и отца, назвали Конрадом, но потом чаше стали звать уменьшительным именем Курт. Вот он, между отцом и матерью. Когда сделан этот снимок? В 1932. Он, Гейдрих, тогда по приказу Гиммлера занимался организацией службы безопасности или сокращённо СД. Это по его приказу Конрад Раушер сначала внедрился в коммунистическое подполье, а потом вместе с семьёй тайно перебрался в Пруссию. При переходе границы случилась накладка: погибла жена Конрада, погибла от немецкой пули на глазах у Курта. Отец ни тогда, ни на протяжении многих лет не мог открыть мальчику своё истинное лицо. Курт вырос настоящим коммунистом, сыном народного генерала Раушера. С отличием окончил Кёнигсбергский университет и русскую спецшколу. В 1939 году, будучи студентом, отличился в операции по вывозу президента Польши Мостяцкого из Варшавы. Как он тогда назвался?
Гейдрих порылся в бумагах. Унтерштурмфюрер Клаус Игель. Мог сделать в КГБ блестящую карьеру, но тут контрразведка вышла наконец на след Раушера. Генерал службы безопасности Пруссии, после того, как убедился, что мерзавец-адъютант подменил в пистолете патроны, успел выброситься из окна служебного кабинета, когда дверь уже ломали. Курта тогда не арестовали, но перестали доверять. В итоге он оказался в Народной армии, даже не в разведке, на «Прусском валу», в должности помощника коменданта форта № 11. Там на него и вышел агент СД. То, что парня удалось перевербовать, Гейдриха не удивило. Смущало другое: провал порученной, в том числе и Курту, операции по захвату форта № 11. Правда, руководил операцией вовсе не он, но ключевой фигурой был несомненно. Теперь он в плену у русских. Мнения экспертов о его роли в провале важной операции разошлись, и теперь лично Гейдриху предстояло решить судьбу сына старого друга и воистину бесценного агента – его гибель обергруппенфюрер искренне оплакивал.
Гейдрих закрыл папку. Что он имеет? На одной чаше весов – приказ фюрера о вызволении из русского плена оберштурмфюрера Скорцени, где сроки уже похожи на тиски, в которых заплечных дел мастера из его ведомства так любили зажимать гениталии допрашиваемых. На другой чаше – судьба не вызывающего абсолютного доверия агента, которого вполне реально можно направить в нужный адрес, чтобы известить Скорцени о готовящемся для него побеге. И в чём тут риск? В том, что агент окажется двойным? А если другого варианта всё одно нет? Не вытащим Скорцени до ледостава – русские упрячут его на зиму в такую берлогу, откуда выковырять будет никак не возможно, минимум до весны. Фюреру такое точно не понравится. А если всё удастся, то и агента лишний раз проверим в деле, и приказ фюрера, глядишь, выполним. Решено!