– Все в порядке? – спрашивает он.
Я киваю.
– Что у тебя с фонарем? – произносит он.
– Не знаю. Погас, и все.
– Попробуй выключить его и включить обратно, – говорит он.
Мои пальцы нащупывают выключатель.
– Не получается, – отвечаю я.
– Ну и ладно. У тебя же есть запасной.
– Он в рюкзаке, – звучит мой ответ.
Хотя если честно, то мне все равно. Я лишь хочу, чтобы змея, которую он держит в руках, больше не двигалась.
– Хорошо, я найду его и дам тебе, как только вернусь. В этот момент хвост змеи пытается обвить его руку, и он меняет ее положение.
– Я отойду всего на пару секунд. В первый тоннель налево. Видишь его?
Вижу. Но каким бы безудержным ни было мое желание убрать с глаз долой змею, я совсем не хочу, чтобы Леннон опять куда-то ушел. Когда мой участок тоннеля окутывает мрак, меня вновь накрывает волна паники. Не могу о ней думать. Или задаваться вопросом о том, была ли эта змея мамой и могут ли сейчас кишеть во мраке ее детеныши. Поэтому просто соскальзываю по стене вниз до тех пор, пока не упираюсь пятой точкой в холодную, каменистую почву. Потом прислоняюсь к рюкзаку и наблюдаю за движущимся белым пятном света от фонаря Лен-нона. Когда он ныряет в боковой тоннель, свет исчезает.
Кромешный мрак.
Мысли в голове спотыкаются друг о друга, я вдруг вспоминаю как когда-то, еще ребенком, однажды блуждала по темному дому, не понимая, где нахожусь. Несколько секунд паниковала, пытаясь сообразить, где дверь и как к ней добраться. Но хуже всего был момент, когда я действительно все вспомнила. Два дня назад умерла моя родная мама, и отец отвез меня к своим родителям, которых я едва знала. К чужим мне людям. Тогда я не знала, когда он приедет за мной и приедет ли вообще, и в тот момент чувствовала себя одинокой, как никогда.
«Все хорошо. Ты в порядке, – уговариваю я себя. – Вы в пещере, и он сейчас вернется».
Когда Леннон поворачивается и бежит ко мне, свет его фонаря превращается в солнце, и я ему за это безмерно благодарна.
– Не бросай меня больше, – говорю я.
– У меня и в мыслях не было тебя бросать.
– Да ты только то и делаешь, что всех бросаешь! Причем без всяких объяснений.
Я плачу и, наверное, не совсем в себе. Чувствую себя полной дурой, что оказалась такой трусихой, и злюсь на него за то, что он затащил меня в эту идиотскую пещеру.
– Я здесь и никуда не денусь, – говорит он и берет меня за руки, – все в порядке. Ты просто запаниковала. Это нормально, но теперь все будет хорошо. Обещаю тебе.
– Откуда ты знаешь?
– Знаю, и все. Можно я посмотрю на укус? Болит?
– Да, – со злостью отвечаю я. – Думаю, да. Нога чувствует тепло его руки. Почему его пальцы, в отличие от моих, не превратились в ледышки в этой промерзлой пещере? Почему мальчишкам всегда тепло? Мой отец всегда старается выморозить нас с мамой из квартиры, понижая температуру с помощью кондиционера чуть ли не до нуля.
Леннон оттягивает край моего носка и вытирает кровь:
– Так больно?
Значительно меньше, чем я ожидала после того, как меня покалечила эта чертова змея.
– Немного жжет, – говорю я ему.
– Здорово она тебя цапнула.
– Мне нужно какое-нибудь противоядие?
– Калифорнийские королевские змеи не ядовиты, – посмеивается Леннон.
Правильно. Это мне известно. Наверное.
– Ты уверен?
– Это одна из самых популярных змей, которых мы продаем в «Острове рептилий». Их у меня в руках перебывало несколько сотен. И кусали они меня тоже не раз.
– В самом деле?
– Ага, причем похуже, чем тебя. Так что я точно знаю, что ты сейчас чувствуешь, и обещаю, что все пройдет. Рану надо обработать дезинфицирующим средством, но ты не умрешь. У меня в рюкзаке есть аптечка.
Он окидывает взглядом тоннель, будто чего-то опасается. И в этот момент я вспоминаю о тени тролля, которую Леннон увидел в пещере.
Парень явно думает о том же.
– Вытащи меня отсюда, – дрожащим голосом прошу его я.
Он опять поворачивает голову и светит мне фонарем в лицо. Его мужественные черты, будто высеченные из камня, резко выделяются в льющемся со лба свете.
– Встать можешь?
Могу. А когда ступаю на ногу, понимаю, что могу и идти. Он, похоже, был прав: умереть я не умру. Но при этом пребываю в глубоком трансе, а чтобы видеть, вынуждена полагаться на свет фонаря Леннона. Мышцы напряжены, меня терзает физическая боль. Того, что у меня прямо под ногами, я видеть не могу и поэтому иду медленнее.
– Я нашел выход, – говорит он, – в конце этого тоннеля.
– Ты видел канаты?
Наш ориентир у северного выхода.
– Нет, но там брезжит солнечный свет. Видишь?
Да, вижу. И даже лучше, чем какие-то идиотские канаты. Свет в конце тоннеля в прямом смысле слова.
От этого ноги быстрее отсчитывают шаги. Мне это по плечу. Мы выберемся из этой чертовой дыры, где на человека набрасываются змеи и караулят во мраке тени несуществующих троллей.
Выход намного меньше входа, через который мы сюда вошли. Пройти по нему за раз может только один человек, и Леннону, перед тем как выбраться наружу, приходится убрать старую паутину. Но когда мы выныриваем из мрака в свет предвечернего солнца – такой теплый и золотистый, – я настолько рада, что готова целовать землю.
Проблема лишь в том, что целовать-то особо и нечего.
– Вот блин, – говорю я, щуря глаза.
Мы стоим на узком скальном выступе, купающемся в послеполуденном свете. Лишь несколько метров отделяют стену гор, которые мы только что оставили позади, от обрыва, за которым все живое ждет смерть. Поросшая деревьями равнина простирается далеко-далеко внизу. Со всех сторон вокруг нас высятся горы – одни гранитные, другие зеленые, покрытые лесной порослью.
Самое прекрасное зрелище из всех, какие мне только доводилось видеть.
Меня охватывает благоговейный трепет. Поглощает полностью и без остатка.
Но потом я смотрю по сторонам, и трепет уступает место тревоге. Выступ, на котором мы стоим, представляет собой что-то вроде большого балкона, прилепившегося сбоку к горе. На нем растет несколько деревьев и кустов, но не более того. Никакого ручья поблизости нет. Это точно не тот безболезненный спуск в долину внизу, который обещал Леннон. Над деревьями парит какая-то огромная птица, наворачивая круги до тех пор, пока не исчезает в их густых кронах.
– И как мы отсюда спустимся? – спрашиваю я.
Леннон молчит. Ничего хорошего в этом нет. Он обходит выступ, огибает одинокую сосну и оглядывает пейзаж. Может, тропинка скрыта от глаз. Но даже если так, то мы, по правде говоря, слишком высоко.
– Блин… – бормочет Леннон.
– Что такое? – спрашиваю я.
Когда он встречается со мной взглядом, я понимаю – дело плохо.
– Похоже, мы сбились с пути.
Слов похуже, которые можно было бы в этот момент услышать, совсем немного. Я хочу знать только две вещи: первое, насколько мы «сбились с пути»; а второе, как нам вернуться обратно на тропу. Леннон выхватывает телефон, чтобы посмотреть сохраненную копию книги. Его глаза пробегают по экрану, потом он издает тихий вой.
– Я так и знал. Это не тот выход. В какой-то момент мы не туда повернули. Я знал, я чувствовал, что тоннель идет в гору. Просто…
– Где мы?
– Это восточный выход.
– Это восточный выход. А нам нужен южный, расположенный ниже. Причем намного ниже.
Без паники.
– А план пещер у тебя есть? – спрашиваю я.
– Ты что, не понимаешь? Если бы у меня был план пещер, мы бы с тобой здесь не стояли!
Ого! А вот хамить не надо. Змея ведь укусила меня, а не его. Кстати, о змеях… Я оглядываюсь назад на затянутый паутиной, темный выход.
– Обратно я не пойду. И думать забудь.
– А нам, надо полагать, это и не надо, – говорит он и листает экран, чтобы еще раз прочесть какой-то отрывок. – Эта скала доходит до выхода, который нам нужен. Только вот…
– Что?
Он вытаскивает из кармана компас:
– Это будет крюк. От нужного нам выхода до ведущей в долину тропы рукой подать. По прямой северный выход расположен отсюда в миле внизу. Но нам, обогнув эту скалу, придется сделать лишних две, а то и три мили. А потом еще одну, чтобы спуститься в долину.
– Значит, мы с тобой говорим о…
– О двух часах пути. Чуть дольше. Спуск будет не самый простой, потому что тропы как таковой здесь нет.
Леннон опускает глаза на мою окровавленную лодыжку. Она как раз начинает распухать.
Я оглядываю скалу. Как такой красивый уголок может делать меня такой несчастной?
– Эй, смотри, – говорю я, замечая какое-то темное пятно на стене горы, в нескольких метрах от того места, где мы вышли.
Может, Леннон ошибается? Может, мы оказались где надо? Может, это и есть южный выход?
Но когда я туда ковыляю, а Леннон светит мне фонарем, надежда рассеивается как дым. Это действительно еще один вход в пещеры, однако в лабиринт, по которому мы только что прошли, он не ведет. За ним попросту скрывается большой, широкий, обособленный от других грот. Природа здесь будто взяла ложку для арбуза и проковыряла в боковой поверхности горы дырку.
– Это же не звериная пещера, правда? – спрашиваю я, рисуя в голове, как на нас набрасывается семейство поднятых из спячки медведей.
– По виду вроде чисто, – отвечает Леннон.
Чтобы войти в грот, нам надо пригнуться и поднырнуть, однако внутри потолки оказываются высокими, поэтому мы можем выпрямиться и обойти его по кругу. Он примерно футов двенадцати в ширину и вдвое больше в глубину. Никаких зверей, впавших в спячку, нет. Как и источника воды. В целом, нет почти ничего, если не считать углубления в камне у самого входа, в котором покоятся головешки старого костра.
– Здесь кто-то разбивал лагерь, – говорит Леннон, наклоняясь, чтобы их осмотреть. – И я так думаю, недавно. Но ты только посмотри. – Он пинает пустую выброшенную консервную банку из-под еды в углу.
Она совершенно