Леннон поднимает подол моей футболки:
– Зато действуют. Крапивница идет на убыль. Устала?
– Еще как, – шепчу я.
– Горные львы ушли. Давай спать.
Вот тут я тебя, приятель, уже на шаг обскакала.
В то же время Леннон не дает мне улечься опять на полу палатки и легонько выталкивает меня в холодный ночной воздух, отчего я злюсь, но только пока не вижу, какой он занимается магией. Ему каким-то образом удается соединить молниями два наших спальных мешка в один большой. Поскольку они не совсем одинакового размера, результат его стараний выглядит немного несуразным, однако Леннон раскатывает свой матрац из пенополистирола и кладет на него сверху наш общий спальный супермешок. Потом сооружает из одежды длинную подушку и покрывает ее высохшими туристическими полотенцами.
Да ведь он настоящий гений отдыха на лоне природы!
И если бы я больше соображала и не была такая сонная, то показала бы, как ценю его навыки, продолжив с того самого места, на котором мы остановились, когда стал орать этот кугуар. Но у меня слипаются глаза. Он запихивает наши рюкзаки в свою палатку, я залезаю в двойной спальный мешок и, извиваясь всем телом, вылезаю из джинсов. Он забирается и ложится рядом – сильный и теплый. Мы льнем друг к другу, я сворачиваюсь калачиком и кладу ему на грудь голову, а когда меня обнимают его руки, в голове мелькают разрозненные мысли.
Первая: Это божественно.
Вторая: Я хочу, чтобы это длилось вечно.
Последнюю я произношу вслух: «Отец позволит мне видеться с тобой, только если я расскажу, что в курсе его делишек».
Леннон протяжно вздыхает, потом у меня в ухе громыхает его ответ:
– Я знаю.
– И мои родители после этого разойдутся.
– Чего-чего, а этого я точно не хочу. Ни за что на свете. Если бы мои родители расстались, я мог бы с этим и не справиться.
– Что тогда будем делать?
Он гладит меня по руке:
– Не переживай, что-нибудь придумаем. Обещаю.
Да я и не переживаю. Слишком устала. Но где-то на задворках сознания понимаю, что время, когда мы вместе, истекает и по возвращении домой все может пойти крахом. Мне надо будет выработать надежный план действий. Придумать что-то вроде мысленного бункера на тот случай, если мой мир рухнет, чтобы быть в безопасности.
Все это время я думала, что в отсутствие Леннона моя жизнь будет легче. И наполовину была права. Теперь, когда он вернулся, все в миллион раз усложнилось. Я даже не подозревала, что слово «мы» может быть связано с такими трудностями.
На следующее утро мы покидаем лагерь раньше запланированного.
Я просыпаюсь в стылом спальном мешке, кое-как выбираюсь наружу и вижу, что Леннон уже одет. Он превратился в комок нервной энергии. Поначалу я опасаюсь, что у нас опять проблема с горными львами, но он заверяет меня, что они давно ушли. Теперь у нас другой повод для тревоги.
Надвигается летняя буря. Остатки тропического тихоокеанского фронта бродили в районе Южной Калифорнии, а теперь набрали силу и двинулись на север.
Если мы собираемся попасть на звездную вечеринку, нам сегодня придется идти по Куин’з Гэп – узкому каньону меж двух гор. По нему протекает река, а реки во время бури имеют обыкновение разливаться. В том числе и заливать весь каньон.
– Я говорил с рейнджером, – объясняет Леннон, – он предупредил, что мы можем оказаться в ловушке. Поэтому нам надо либо преодолеть его до вечера, либо остаться здесь еще на ночь. Но может случиться так, что потом нам придется ждать еще день, пока каньон не очистится до такой степени, что по нему можно будет пройти.
– Ты уверен, что мы сможем его преодолеть?
– Если грозовой фронт будет двигаться с той же скоростью, что и сейчас, то проблем не будет. Но нам нужно будет скоро выступать. Через час.
– Ни хрена себе.
– Как твоя крапивница? – Он поднимает мой рукав и оглядывает руку. – Уже не так страшно, но уйти окончательно она не ушла.
– Спасибо, что хоть волдыри больше так не чешутся.
Теперь в моих силах лишь приглядывать за ними и пытаться держать в узде. По минимуму подвергать себя стрессу и принимать лекарства в целях профилактики. От бенадрила у меня по-прежнему туго соображают мозги, поэтому за завтраком надо будет принять препарат против сонливости, который выписывают в дополнение к противоаллергическим средствам. Завтрак, кстати, как я вижу, уже готов, потому как Леннон успел все расставить и разложить, включая и жизненно важный сейчас кофе.
– Я волью в себя весь этот кофеин сразу же, как вернусь из туалета, – говорю я ему, – в том количестве, которое ты сможешь мне выделить.
– Я сделал его крепче некуда, так что на вкус будет как жженая тина. И густой, как молочный коктейль.
– Я даже забыла, как ты мне нравишься.
Его губы расплываются в улыбке.
– А если мы не утонем во время грозы и мне удастся доставить тебя на звездную вечеринку, то понравлюсь еще больше, так что давай быстрее.
– Легко сказать – быстрее!
Нам приходится наскоро проглотить завтрак и свернуть лагерь, в том числе упаковать рюкзаки в мешки для мусора на случай дождя. Собравшись, выходим из лагеря вместе с несколькими родственными, но несчастными душами, которые тоже встали ни свет ни заря. Вскоре они расстаются с нами и сворачивают на тропу Силвер Трейл. Наш маршрут, ведущий на запад, проторен куда меньше. Меньше означает отсутствие других туристов, что хорошо, но также и возврат в глубь территории.
Ни тебе указателей, ни ванн, ни сотовой связи.
Где человек предоставлен самому себе.
В тающем утреннем тумане мы шагаем к небольшой горной гряде, поросшей орегонской сосной. После небольшого крутого подъема лес идет вниз и спускается к реке, петляющей по дну длинного каньона Куин’з Гэп.
Каньон очень узок, весь зарос папоротником и мхом. Ширины тропинки, идущей слегка под уклон на правом берегу реки, едва хватает, чтобы по ней могли пройти два человека, поэтому время от времени мне приходится идти позади Леннона, огибая очередной куст-переросток. Но все эти трудности – бесконечная паутина, ухабистая тропа и низко нависающие над ней ветви деревьев, время от времени пытающиеся выколоть мне глаз, – стоят того, чтобы их преодолеть, потому как окрестные виды потрясающе эффектны. Рядом по каньону журчит река, над которой в тех местах, где она низвергается вниз с небольших холмиков отполированного водой камня, клубится туман брызг, а неописуемый папоротник, покрывающий дно ущелья, с каждым шагом словно становится еще пышнее.
Папоротник – это препятствие. Природа здесь словно говорит, что ты больше достойна помощи.
Мы великолепно проводим время, и я рада оказаться подальше от туристов-гитаристов с их обольстительным жареным мясом. А заодно остаться наедине со своими мыслями. На этот раз, вместо того чтобы переживать по поводу родителей или прокручивать в голове планы на день, я трачу время турпохода по этому каньону на то, чтобы полюбоваться Ленноном. Мысленно я возвращаюсь к нашим поцелуям минувшим вечером, дополняя их некоторыми фантазиями, от которых они становятся на пятьдесят процентов развратнее.
Но к полудню силы начинают меня покидать. Не помогают даже непотребные мысли. У меня все болит, я устала, у меня осталось одно-единственное желание – упасть на землю и уснуть.
– Мне нужно отдохнуть, – говорю я Леннону.
Он бросает на меня взгляд, сводя на переносице брови:
– Ты в порядке?
– Просто устала.
– По правде говоря, я тоже. Иди сюда, – говорит он и машет рукой, подзывая меня ближе. – Я хочу посмотреть, как там твоя крапивница.
– Да тебе просто хочется поглазеть на мое уродство, – говорю я, когда он поднимает подол моей футболки, обнажая полоску на животе.
Кожа испещрена розовыми волдырями, но самые большие из них уже стали опадать.
– Очень сексуально, правда?
– Сексуальнее не бывает, – соглашается Леннон, поглаживая пальцами вздувшуюся сыпь. – Чешется?
– Даже не знаю. Очень трудно сосредоточиться на проблемах, когда ты меня без конца лапаешь.
У него приподнимаются уголки рта.
– Говоришь, у меня волшебные руки, как у Иисуса?
– А ты утверждаешь, что у меня проказа?
Он заправляет мою футболку обратно:
– Совершенно верно. Именно это я и хочу сказать. Так что прошу тебя держаться от меня подальше и уж тем более не целовать.
– Заметано.
– Это называется реверсивная психология…
– Знаю. Просто до меня кое-что дошло.
– Правда? Слушай, расскажи, а?
– Кроме Джой ты единственный, кто не боится касаться моей крапивницы.
– Она же не заразная. А если ты считаешь, что несколько пупырышков на твоей коже не позволят мне прикасаться к тебе этими волшебными руками после того, чем мы вчера занимались, то подумай еще раз, так это или нет.
– Ладно. Я лишь хочу… э-э-э…
– Ты лишь хочешь сказать, что это было здорово, да? – доводит мою мысль до конца он.
Неужели я заливаюсь краской? Мои уши объяты жаром. Как и некоторые другие части тела. Прошлой осенью мы никогда особо не флиртовали. Тогда все происходило иначе. Днем мы дружили, по вечерам превращались в парня с девушкой и целовались, да при этом умудрялись держать наши отношения в тайне и исследовать новый для нас мир, не смешивая одно с другим.
Сейчас наша взаимная энергетика приобрела совсем иной характер. Что-то вроде трепетного напряжения.
Этот поток энергии, понятное дело, ощущаю не только я. Несколько раз мне удавалось перехватить его взгляд, когда он украдкой поглядывал на меня самым краем глаза, будто пытаясь оценить. Изучить. Это волнует и сводит с ума, я чувствую себя так, словно у меня случится сердечный приступ, если ничем в ближайшее время не пожертвовать.
И опять эта улыбка.
– В любом случае, твоя крапивница выглядит в сто раз лучше, чем вчера вечером, хотя перенапрягать организм тебе все же нельзя.
– Это ваше ученое мнение, доктор Макензи?
Ну да, на непотребные мысли сил у меня