И мы оба это знаем.
Мы бросаемся друг к другу, и он стаскивает с меня футболку. У меня путаются руки, Леннон хохочет, пытаясь отодрать от меня мокрую ткань. Та уступает, и его ладонь отлетает в сторону. Футболка с громким шлепком приземлятся на палатку.
Леннон на миг замирает, оглядывает меня, и его щеки медленно озаряются улыбкой.
– Неужели мы на это решились? – говорит он, будто пьяный.
Я немного смущена, но не настолько, чтобы остановиться.
– Еще как!
Кроссовки и носки летят в грязь. А когда я снимаю с него футболку, каждый из нас набрасывается на джинсы другого, будто, если мы не сможем их достаточно быстро сдернуть, они самоликвидируются. Кстати, я согласна – в мокрых семейных трусах решительно есть что-то порнографическое. МОИ ГЛАЗА ВИДЯТ ВСЕ, я не могу их оторвать, мне даже наплевать, что я дрожу от холода в лифчике и трусиках посреди леса.
– Подожди, подожди.
Я кладу ему на грудь руку. Мои губы работают быстрее мозга.
– Я не могу от тебя забеременеть, – твердо заявляю я.
Лицо Леннона искажается гримасой, на нем сменяется череда выражений.
– Я не знаю парней, которым в жизни было бы приятно услышать такие слова.
– То есть могу конечно же, но в этом как раз проблема. Я только об этом. Просто ничего такого не планировала.
Ну не идиотка ли, а? – думаю я, неожиданно смущаясь.
В голове всплывают воспоминания об Андре и о том, какие мы были глупые. А теперь я захожу слишком далеко в своих предположениях по той причине, что мы голые. Может, не стоит? Ну все, теперь я вконец расстроена.
– Ладно, забудь, – звучат мои слова.
Он открывает рот, чтобы ответить, замирает, потом говорит:
– Погоди.
С этими словами Леннон ныряет под короткий навес между двумя нашими палатками, расстегивает на своей молнию и исчезает. Я понятия не имею, что делать. Лишь стою под дождем, полуголая и униженная, и…
Он появляется вновь. Переползает под навесом в большую палатку, расстегивает дверь и зашвыривает внутрь наши туристические полотенца. Потом протягивает мне длинную, блестящую, отливающую металлом упаковку с целой кучей презервативов и бросает вслед за ними:
– Девиз бойскаутов – будь готов.
– Боже милостивый.
Сколько же их там?
– Назовем это надеждой. Похоже, после фиаско с тем номером в отеле я так ничему и не научился. Да и потом, один из положительных моментов в «Игрушках на чердаке» заключается в нескончаемых поставках бесплатных презервативов. Иди сюда.
Сердце удваивает ритм. Я ныряю под навес, принимая протянутую руку, и быстро залезаю в двойную палатку. Внутри царит полумрак, стоит сильный запах нейлона и дождя. Я очень остро осознаю, насколько здесь тесно и какие длинные у Леннона ноги. А заодно и сколько обнаженной кожи выставлено напоказ и у него, и у меня. Да еще эти порнографические трусы – НЕ СМОТРИ НА НИХ.
Слишком поздно. Ему, похоже, и дела никакого нет.
Зато неожиданно есть мне. Да еще как! Но почему?
Я опускаю глаза и вижу крапивницу, открытую всем взорам. Это не помогает. Надеюсь, что в палатке достаточно темно, чтобы он ничего не заметил, и быстро прикрываю рукой живот.
– Эй, – тихо произносит Леннон, отводит в сторону мою ладонь и сплетает свои пальцы с моими. – Это же я, только и всего.
– Только и всего? – качаю головой я. – В том-то и проблема. Это ты. И я. Мне только-только удалось вернуть тебя обратно. Мы даже понятия не имеем, что будем делать, когда возвратимся домой. Все может пойти крахом. Мои родители могут развестись, и мне, хочу я того или нет, придется жить с отцом…
– Или же все будет в полном порядке.
– Но проблема все равно остается. Жизнь непредсказуема, и это в ней самое плохое. Мне нужна надежность. Что-то, на что можно опереться. И если все будет ужасно или как-то не так, то…
– То что? Насколько ужасно может сложиться ситуация? Уверяю тебя, основы этого дела я знаю.
– Тебе проще. Ты парень. И твое тело не представляет собой тайны.
Несколько мгновений он обдумывает мои слова.
– А мне нравятся тайны. И я мастер их разгадывать.
Меня охватывают сомнения.
– Прямо-таки мастер?
– Еще какой. Не успокоюсь, пока не доведу дело до конца. Как эта обалденная Нэнси Дрю.
В моем смехе явственно слышится хрипота.
– Да? Помнишь пропавшую кошку мистера Генри? Кто догадался, что ее похитил белый расист, живущий в конце нашего тупика?
– Да ты, ты. И хватит меня смешить.
С искрящимися от веселья глазами он распахивает туристическое полотенце и подзывает меня пальцем. Я наклоняюсь вперед, давая ему возможность вытереть мои волосы.
– А кто раскрыл, что парикмахерский салон ворует у «Джиттербага» электричество, когда менеджер кафешки пожаловалась на присланный ей счет?
– Ты, – шепчу я, склонив голову.
От его рук на моей голове становится хорошо, к тому же мне открывается великолепный вид на его руки и грудь.
– Погоди-ка, а ведь эту тайну мы с тобой разгадали на пару. Я первая сказала, что у них тырят электричество.
– А кто залез в Интернет и выяснил, как это делается, а потом отыскал в салоне следы преступления? Кто усадил тебя на аллее на шухере, пока я проверял показания, а ты на меня потом еще орала, потому что я не давал тебе выпить кофе, пока мы не закончим?
– Ничего я на тебя не орала.
– Орала, орала, – говорит он, убирая с моей головы полотенце и наспех протирая собственные мокрые волосы, пока они не встают дыбом, – и привела меня в бешенство. Вот тогда-то я впервые захотел в действительности тебя поцеловать.
– Стой, так не пойдет. Нам же тогда…
– Было по четырнадцать лет.
– Ты хотел меня поцеловать, когда нам было по четырнадцать?
– Когда нам было по четырнадцать, мне много чего хотелось с тобой сделать. Как и в пятнадцать и шестнадцать. К тому моменту, когда ты меня поцеловала, я создал из Зори храм сексуальных фантазий больше, чем Форт-Нокс. Думал, что тебе меня в этом деле ни в жизнь не догнать.
Совершенно потрясенная, я теряю дар речи, пытаясь втиснуть эти откровения в воспоминания о том, кем мы тогда были. И кем стали сейчас.
– Знаю, ты терпеть не можешь магазин моих родителей, который я порой и сам ненавижу, – говорит он, зашвыривая полотенце в угол палатки, – но иногда в нем тоже есть свои преимущества.
– В дополнение к бесплатным презервативам?
– Ну да, – отвечает он, и его губы расплываются в лукавой улыбке. – Ты поразилась бы, расскажи я, что мне удавалось узнать. Наши покупатели – народ специфичный, и ты не поверила бы в то, что они говорят. Все что только можно представить порочного – или нет, – происходившего как с ними, так и с другими.
– Э-э-э…
– Я хочу сказать, что свой секрет есть в любом теле. Доверь мне тот, который хранит твое. Давай я помогу тебе его раскрыть.
– Честно говоря, я могла бы сделать это и сама. Это к тому, чтобы внести полную ясность.
– Это, кстати, наш с тобой лучший разговор. И я определенно добавлю картину того, как ты сама разгадываешь эту тайну, в упомянутый выше храм, чтобы потом…
– О боже, – шепчу я не без некоторого ужаса.
– Но пока, может, нам будет веселее объединиться, чтобы раскрыть это преступление вместе?
– Боюсь, как бы не вышло плохо или неловко, – едва слышно произношу я.
– Я тоже боюсь, – говорит он, проводя тыльной стороной пальцев по моему плечу, спускаясь вниз и повторяя маршрут своего взгляда, – это не какая-то ерунда. И к таким вещам нельзя относиться несерьезно. Они грандиозны. Даже эпичны.
– Ты и я, – звучит мой голос.
Он кивает и говорит:
– А после той ночи на холме и сейчас, здесь?
– Нам так хорошо вместе, – соглашаюсь я и раскрываю ладонь, когда он проводит пальцем по моим костяшкам, – правда?
– Мы чертовски удивительны. Как космическая ракета, под завязку набитая потенциалом. Либо погибнем в яростном пламени, так и не покинув атмосферу Земли, либо пронзим ее и выйдем на лунную орбиту.
– Если ты пытаешься соблазнить меня всякими космическими штучками, то это эффективный способ.
– Да? – улыбается он своей божественной улыбкой. – Да.
– Хочешь попробовать?
Я медленно киваю:
– Думаю, да.
– Уверена?
Да. Совершенно уверена.
– Возьми меня в полет на Луну.
По крыше палатки барабанит дождь. Он привлекает меня ближе к себе, мы проваливаемся в спальные мешки. Губы к губам, бедро к бедру, сердце к сердцу.
Мы уже не так отчаянны, как снаружи, и больше осознаем присутствие друг друга. Это какое-то лихорадочное осознание: с одной стороны, трепетное, с другой – нервное. Когда мы сбрасываем остатки одежды, он не перестает говорить со мной спокойным, тихим голосом, на который я ориентируюсь, будто на маяк.
Он ведет меня вперед. Убеждает. Следит, чтобы я не сбилась с курса, не уплыла во мрак и не потерпела крушение.
Теперь наступает моя очередь встать у руля. Он слушает. Следует указаниям. Использует мои инструкции, чтобы сотворить новый маршрут.
Дивный новый мир.
Мир страсти.
Я готова вышвырнуть в окно все, что когда-то знала. Он никак не может найти презервативы, однако мне на это наплевать, хотя вообще-то зря. Но я могу отказаться от цивилизованного существования и жить в этой палатке, будто бездомный хиппи, если только он…
– Они же были прямо здесь! – С ним вот-вот случится приступ паники.
– Подожди, а это что такое? – говорю я, вытаскивая что-то из-под спины.
– Спасибо, спасибо, спасибо, – шепчет он.
– Давай быстрее.
– Нет, не говори так, поверь, я и так держусь на волоске.
– Пожалуйста? – шепчу я.
– Зори, ты меня убьешь.
Каждый раз, когда он произносит своим хриплым голосом мое имя, я сама думаю, что умру. Меня переполняет наслаждение, я замираю на пороге чего-то великого, я совсем, совсем не хочу, чтобы он останавливался. И вот… это происходит. Происходит в действительности. Все хорошо. Порой неловко, иногда комично, потому что человеческие тела, блин,