полны тайн. Это больше, чем я ожидала, даже больше, чем надеялась.
Это весь он, это вся я, но в первую очередь – это мы. Мы, мы и еще раз мы.
– Я же говорил тебе, что разгадаю эту тайну, – произносит Леннон, когда мы сплетаемся в объятиях и на какое-то время замираем, прислушиваясь к стихающему снаружи дождю, – причем дважды.
Я улыбаюсь, прильнув к его груди, и говорю:
– Кто бы сомневался. В конце концов, ты же обалденная Нэнси Дрю.
– Тогда ты – офигительный Шерлок Холмс.
– Если мы когда-нибудь откроем собственное детективное агентство, я хочу, чтобы на двери были написаны оба наших имени, вот так.
– Моим родителям надо было назвать их магазин «Детективное агентство».
Он делает вид, что пытается укусить меня за шею, я хихикаю и повизгиваю. А Леннон лишь крепче прижимает меня к себе. Как по мне, так здорово, потому что я сама не могу заставить себя его не касаться. Трогаю щетину на его подбородке. Густые брови. Бугристые мышцы над бедрами. Я еще никогда не оказывалась от него в такой близости, а ведь в нем так много всего, что просто умоляет меня заняться исследованием.
Но когда у меня урчит в животе, до нас двоих тут же доходит, что уже очень поздно. Хотя насколько поздно, нам доподлинно не известно, потому как телефоны наши сдохли, а мудреный компас Леннона – наш единственный индикатор времени – теперь валяется в кармане его джинсов в грязи у палатки. Но к этому моменту мы уже довольно долго занимаемся нашими детективными расследованиями, и теперь мне нужно кое-что из того, что лежит в другой палатке. Например, еда. Влажные салфетки. Сухая одежда. Ну хорошо, с этим я особо не тороплюсь, но когда Леннон добровольно вызывается проползти под навесом в палатку поменьше, добавляю последний пункт к списку необходимого, и он мужественно выбирается из спального мешка.
Вторая палатка расположена всего в паре футов от первой, и хотя это конечно же глупо, мне ненавистна мысль отпускать его так далеко. Когда я отвязываю сетку от комаров, чтобы открыть дверь, мое внимание без остатка поглощает вид его нагой фигуры, переползающей в соседнюю палатку.
– Любопытное зрелище, – говорю я ему от открытой двери.
– Это я специально, чтобы тебе понравиться, – отзывается он.
Ему приходится сделать две ходки, а в перерыве между ними еще на пару минут вынырнуть наружу под дождь. Голый Леннон в лесу. Классный момент сделать фотку. Но по возвращении он держит в руках бутылку воды, которую, весь дрожа, протягивает мне в дверь нашей палатки. Потом опять ныряет в другую. На этот раз вылезает из нее в семейных трусах и протягивает мне футболку. А потом – аллилуйя! – совершает набег на запасы нашего провианта.
Мы ложимся на живот, высунув под навес головы, и устанавливаем походную горелку с одной конфоркой. Плитка представляет собой небольшую бутылку с горючим и четырьмя зубцами, которые наверху раскрываются, чтобы на них можно было поставить кастрюлю. Мы кипятим воду для горячего шоколада, хранящегося в двух коричневых коробках армейского сухого пайка, который прихватил с собой Леннон. В каждом из них есть целая куча других продуктов: вафельные батончики, печенье, сухофрукты и моя святая святых – пакетик арахисового масла.
– Я подумал, тебе понравится, – с улыбкой говорит Леннон, когда мы оглядываем содержимое пайков.
В них присутствуют ложки, салфетки, спички, даже крохотная бутылочка приправы табаско и сладости. Основное блюдо разогревается в специальном беспламенном пакете, в который надо налить немного воды, чтобы активировать нагревательный элемент. На вкус хуже морожено-сушеных блюд для туристов-гурманов, которые так любит Рейган, но я страшно проголодалась, и печенье с арахисовым маслом заменяет мне все остальное.
Когда ужин закончен и все убрано, Леннон открывает свой блокнот, достает карту, я ложусь на бок и смотрю, как он по новой вычисляет последний отрезок пути до Кондор Пик.
– Шесть часов ходу, – говорит он, – может, семь, если делать долгие привалы.
– Думаю, неплохо.
– Конечно же неплохо.
– Ха! Я думала, нам придется топать дольше. – Мы оба смотрим на разложенную на блокноте карту. – Ты уверен, что хочешь отправиться со мной на звездную вечеринку?
– Почему бы и нет?
– Там будет полно людей, которых я не знаю, и несколько тех, с кем каждый месяц встречаюсь в клубе.
– Плюс Авани.
– Чтобы сделать достойные фотографии, мне понадобится ее телескоп. Устанавливать его очень долго, и ты можешь заскучать, просто стоя рядом, в то время как все остальные звездные ботаны будут пялиться в объектив на звезды, стараясь провести побольше времени в компании с Сандрой Фейбер.
– Понятия не имею, кто она такая, но, судя по тому, как дрожит твой голос, важная персона.
– Да нет, она всего-навсего открыла один астрономический закон, названный ее именем, и придумала способ определения расстояний между галактиками. Сущий пустяк.
– Впечатляет, – ухмыляется он.
– Так или иначе, я лишь говорю, что эта звездная вечеринка может тебе опротиветь.
– Не переживай, я не заскучаю. По той простой причине, что буду с тобой. К тому же меня живо занимает все, к чему проявляешь интерес ты.
– Правда?
– Метеорный дождь – это круто. Ты можешь сделать кучу классных фоток и пообщаться с галактиками, – говорит он. – А когда будешь готова уехать, мы сразу же вернемся в лоно цивилизации. И Авани в плане транспорта не единственный вариант.
– Да, там несколько раз в день ходит рейсовый автобус, – подтверждаю я, – это мне известно из результатов собственных поисков.
– У меня где-то здесь есть расписание общественного транспорта, курсирующего в районе заповедника, – отвечает он, копаясь в кипе бумажек, засунутых между страницами блокнота. – Прошлогоднее, но я не думаю, что в нем произошли радикальные изменения.
Когда он пытается его отыскать, мое внимание привлекает нечто весьма любопытное, я кладу пальцы на очередную страницу, чтобы он прекратил листать.
– Что это?
– Вот черт, нет, тебе это лучше не видеть, – говорит он, прикрывая блокнот рукой.
– Почему?
– Мне будет неловко.
– Ага, значит, теперь ты предлагаешь мне просто взять и забыть? – поддразниваю я Леннона, пытаясь оторвать его пальцы. – Давай показывай.
Он стонет, но ладонь все же отводит. Я заглядываю через его руку и вижу рисунки людей. Они где-то выглядят мультяшными персонажами, немного стилизованы, изображены простыми, ясными линиями. А еще у них большие глаза. До меня не сразу доходит, что все они девушки. Точнее, девушка одна и та же. Повторяется снова и снова, в самых разных ракурсах. То сидит за партой, то склонилась над домашней работой. Обедает за столиком для пикника. Читает на ступеньках. Пьет в кафе кофе. На большинстве рисунков она изображена сзади, поэтому лица ее почти не видно, но…
Но…
У нее темные, вьющиеся волосы и очки. Она любит носить одежду в клетку.
Я медленно переворачиваю страницу и обнаруживаю еще множество набросков. Та же самая девушка, нарисованная десятки раз. Под каждым наброском аккуратным, четким почерком Леннона проставлена дата. Первые сделаны прошлой осенью. Потом весной. И в начале этого лета.
Последний датирован прошлой неделей. На нем девушка стоит на балконе и смотрит куда-то вниз в телескоп.
Рисунки мне льстят. В них чувствуется грусть. Их переполняет страстное желание. Сердце Леннона на страницах бумаги.
К горлу подкатывают нежность и боль. Боль мучительная и сладкая, тускнеющая от мыслей о том, каким же ужасным для нас обоих выдался этот год. Как же энергично и долго я пыталась отшвырнуть от себя свои чувства к нему, засунуть их в какую-нибудь крохотную коробочку и спрятать в самых потайных закоулках разума. А потом сделала все возможное, чтобы его забыть.
А Леннон делал все возможное, чтобы меня помнить.
По щекам катятся слезы и падают на страницу, разбрасывая мелкие брызги. Я пытаюсь вытереть их пальцем, но только размазываю чернила.
– Прости, – шепчу я, – они такие красивые, а я их испортила.
Он захлопывает еженедельник, привлекает меня ближе к себе и вытирает большим пальцем на щеке слезы.
– Не переживай, – шепчет он, целуя мои веки, – они мне больше не нужны. Теперь у меня есть ты.
На следующий день я упрашиваю его задержаться еще на день в храме наших секвой. У нас полно времени, чтобы поспеть к последней ночи звездной вечеринки – так или иначе, но для наблюдений за метеорным потоком это самый что ни на есть лучший момент. Наши телефоны разряжены, я не могу сообщить Авани, что на день опоздаю, но разве это имеет значение? Она так и так будет там. При этом, скорее всего, так увлечется звездной вечеринкой, что даже ничего не заметит. Единственная потенциальная проблема – это мама, ведь я пообещала ей прислать сообщение сразу по прибытии в Кондор Пик. Но при этом сказала, что мы придем поздно вечером, так что лишний день все равно ничего не изменит. К тому же это турпоход, а не поездка на рейсовом автобусе. Она конечно же поймет, что это тебе не точная наука. Я смогу позвонить ей с телефона Авани сразу, как только мы завтра окажемся в Кондор Пик.
Я обсуждаю это с Ленноном, но если откровенно, то мне нет надобности его убеждать. Он охотно со мной соглашается, и мы остаемся.
Буря прошла, и мы занимаемся практичными вещами. Отстирываем в реке грязную одежду. Собираем в лесу хворост и раскладываем на солнце, чтобы подсушить. Находим мои очки.
Но не забываем и о занятиях непрактичных. Купаемся вместе в реке. (Не столько купаемся, сколько касаемся друг друга.) Читаем книжку японских комиксов, которые Леннон перед дорогой сунул в рюкзак. (Не столько читаем, сколько касаемся друг друга.) Немного кемарим. (Не столько спим, сколько занимаемся сексом. Один раз чуть не сломали штангу для палатки.
Крапивница никуда не делась, но я уже не так рву ногтями руки. Частью оттого, что держу ее в узде медикаментами, частью потому, что уступила Леннону и позволила ему намазать меня вонючей, но такой эффективной мазью из лекарственных трав, которую готовит мисс Анджела. Мне кажется, я еще никогда не чувствовала во всем теле такого расслабления. Леннон называет его секс-расслабухой и обещает заработать целое состояние, продвигая на рынке данный метод лечения аллергии и стресса.