Потом этот миг кончился, и Лу упала, сбитая с ног. Стеклянный череп со звоном раскололся о пол. Свеча погасла.
Лу в отчаянии принялась шарить по полу, прекрасно зная, что снова зажечь огонь ей нечем, но пальцы натыкались только на бесполезные осколки стекла. Из глаз брызнули слёзы. «Там, внизу, тебе понадобится весь свет, который ты сможешь принести с собой…»
Она принесла совсем немного, а сейчас его не осталось вовсе.
Как?! Как ей теперь искать дорогу?!
За поворотом, совсем близко, визгливо захохотали на разные голоса, и Лу очнулась.
Нет.
Она зашла так далеко не для того, чтобы сдаться. Даже если её поймают, даже если сожрут, даже если она будет вечно блуждать в темноте – пускай. Но она не отступит. Никогда. Пусть ей неизвестно, где выход и существует ли он вообще, но хотя бы это она знает точно.
Лу вскочила на ноги и побежала дальше.
Пол под ногами был ровным, он вроде не забирал вниз, и ступеней больше не было, но Лу почему-то казалось, что она спускается всё глубже и глубже. Счастливые кеды берегли её, обходя крупный мусор и обломки стен. Лу не думала ни о чём, кроме бега. Она старалась считать шаги, следить за дыханием, как учили на физкультуре – и всё равно… мгновение, когда она достигла своего предела, настало, и гораздо раньше, чем она надеялась. С криком злости и боли Лу упала на колени, скорчилась на полу. В боку кололо так, что она едва могла дышать. Именно здесь она узнала, что рано или поздно наступает момент, когда тебя уже не поднимет никакая сила духа и воля к жизни. И что этот момент настал.
Лу разревелась снова, на этот раз от обиды. Нечестно! Как же нечестно! Она ведь боролась изо всех сил! Всё это время, с того самого мига, когда Сэл заговорил с ней на тёмной улице, она заставляла себя не терять надежду – и ради чего?! Чтобы сгинуть здесь, в плену внутри собственной головы, в мире, собранном из всего, что хочет её разрушить?
В темноте заблестели тусклые точки, и Лу с ужасом поняла, что это светятся глаза кумо. Чудовища – их действительно было уже не два, а гораздо, гораздо больше – сбавили шаг, понимая, что их жертве теперь никуда не деться. Со своими нечеловеческими улыбками они не торопясь подходили всё ближе, и…
В конце коридора скрипнули петли, и кумо, все как одна, уставились поверх головы Лу. Она тоже невольно оглянулась – и заслонила лицо рукой.
Мрак прочертила невыносимо белая полоса. Она становилась всё шире и шире, пока не превратилась в прямоугольник безжалостно яркого света.
Слишком много дверей.
На пороге стояла тёмная фигура. Высокая, тощая, с гладкой безволосой головой, безмолвная и неподвижная, как что-то неживое. Свет, бьющий в спину, не давал разглядеть её лицо.
И тогда…
Тогда Лу вдруг решила, что с неё хватит.
Она с усилием, качаясь, поднялась на ноги. Колени подгибались, мышцы дрожали от напряжения, но она стиснула зубы и сказала себе: «Я не упаду».
«Пусть я не полечу, но и не упаду тоже».
– Чего вам надо?! – крикнула она кумо, и те недоумённо попятились. Переглянулись, словно молча вопрошая: «Что эта еда себе позволяет?!» – Я всё про вас знаю! Вы преследуете и жрёте слабых! Так вот, к вашему сведению: я не слабая! Я тогда не поверила Ингрид, но на самом деле она права! – Гнев горел в ней, согревая дрожащие руки, придавая силы голосу, чтобы он звучал громко и не подвёл. – Нужно быть очень сильной, чтобы пережить боль, и горе, и всё остальное! Я выжила! Я собираюсь выживать и дальше! А это значит, что я не ваша добыча! Идите кошмарьте кого-нибудь другого!
Кумо застыли, вперив в неё неподвижные взгляды. Лу топнула ногой – и они, давя друг друга, бросились прочь, словно перепуганные пауки.
Всего лишь перепуганные пауки.
Лу выдохнула. Закрыла лицо руками. Постояла так минуту или две, а может, целую жизнь.
Потом она развернулась и зашагала к свету.
Глава тринадцатая. Звёзды
Теперь в коридоре было так тихо, что биение собственного сердца казалось Лу громким, как колокол. Стены эхом возвращали звук её шагов.
Лу знала, что чудовищ и обманов больше не будет.
Она пришла.
– Мама, – дрогнувшим голосом сказала она.
Чем ближе Лу подходила, тем яснее видела. В книгах часто пишут, что тяжёлая болезнь искажает знакомые черты, но этого не случилось. Мама сильно похудела, пока болела, но её лицо всё равно оставалось родным и прекрасным. Светло-серые глаза смотрели ясно и прямо. Остро очерченные скулы под натянувшейся кожей делали её похожей на эльфа, на какое-то неземное существо уже не от мира людей, и всё-таки… Лу узнала бы её среди всех созданий во Вселенной. Даже в темноте, даже не глядя. Даже если бы ослепла и потеряла память.
От лечения у мамы выпали волосы, но когда ей предлагали надеть парик, она только отмахивалась и смеялась. И эта капельница на передвижном штативе. Когда мама окончательно поселилась в больнице, эта штука всегда была с ней рядом: «Смотри, почти как новая часть тела!..»
– Я знала, – с трудом выговорила Лу. – Я с самого начала знала, что это ты. Но… Мне просто… Я… Мне было так страшно. Я не могла подойти. Как будто, если… если я увижу тебя такой… – Её голос оборвался, и она поняла, что не может вдохнуть. Горло словно сжал раскалённый обруч, в глазах защипало, будто от соли всех океанов мира. Лу полтора года видела один и тот же сон, и каждый раз ужас и боль были слишком огромными, чтобы их вынести, но сейчас…
Лу не была готова. Она знала, что не будет готова вообще никогда. Так случается с некоторыми вещами.
Вопрос не в том, чего она хочет. Не в том, что и кому она должна. Просто вариантов всего два: навсегда остаться здесь, одной в лабиринте из горя, тьмы и страха, или…
Пройти его.
Пройти до конца.
– Тогда, – сказала она, – когда ты ещё была… Когда ты ещё не… Когда ты ещё была здесь, было… всё то же самое. Я не могла зайти к тебе в палату, и… Я правда не могла, честно, это было… настолько сильнее меня, и… Мне как будто казалось, что, если… Если только я сумею запомнить тебя такой, как до болезни, то не знаю как, но… всё будет хорошо. Как будто… Как будто я смогла бы сохранить тебя. Там, у меня внутри. И тогда ты бы никогда не ушла. Я бы не… Ты бы всегда была со мной, как раньше, и…
Голос подвёл окончательно, и Лу разрыдалась, зажав рот ладонью. Это были те же слёзы, которые начали литься в тот день, когда доктор бесконечно грустно смотрел на маму поверх своих очков. Они бежали потоками и в те недели и месяцы, когда Лу щипала себя до синяков, чтобы проснуться, и не могла, когда дни пахли антисептиком и прощанием, которое уже стоит за плечом, но все делают вид, что не замечают. Это были те самые слёзы, из-за которых Лу не различала лиц гостей на похоронах. Не видела дороги до нового дома из окна машины тёти Шерил.
И их всё равно не стало меньше.
Может быть, они вообще не кончатся. Никогда.
– Прости меня, – всхлипывая, выговорила Лу. – Я даже… даже не пришла попрощаться. Мама… Мамочка, я так виновата…
Ничего не говоря, мама раскрыла ей навстречу свои объятия.
Лу прижалась к ней, уткнулась мокрым носом в больничную пижаму. Судорожно всхлипывая, она ревела в голос, как ребёнок, а тонкая мамина ладонь гладила её по голове. Мама всегда делала именно так: давала Лу выплакаться столько времени, сколько нужно. Даже если это был час, или два, или больше, даже если Лу, которую напугали в садике или обидели в школе, не могла успокоиться весь вечер – мама была рядом. Просто была рядом, а значит, небо до сих пор оставалось на месте, и мир всё ещё можно было починить, что бы с ним ни случилось.
Лу вцепилась в неё так крепко, как только могла, обняла изо всех сил, боясь, что мама снова исчезнет. В глубине души она знала, что этот момент не продлится вечно, но ей было всё равно. Зажмурившись, она спрятала лицо у мамы на груди и просто молилась, чтобы это не заканчивалось ещё хотя бы мгновение. И ещё. Пожалуйста, пожалуйста, ещё всего одно, последнее, честно…
Мама чуть отстранилась, взяла лицо Лу в ладони, подняла к себе, тепло вглядываясь ей в глаза. Это был взгляд человека, которому нечего прощать. Она улыбнулась, любуясь дочерью, словно хотела сказать «Ух, как ты выросла!» или, может быть, «Как я тобой горжусь!»…
– Мама, – прошептала Лу. – Я не хочу. Мама, пожалуйста…
В маминых глазах не было грусти. Разве что самую капельку. Лу вдруг показалось: это оттого, что мама верит, что Лу справится. Даже не верит, а знает точно.
С тихой улыбкой мама склонилась над Лу и поцеловала её в лоб.
Лу закрыла глаза, замерев в мгновении, как бабочка в янтаре. Какая-то часть у неё внутри понимала, что эта мама на самом деле не её мама. Ну, то есть… Её настоящая мама ушла, она где-то совсем в другом месте, куда попадают, когда приходится умереть. Лу не верила страшным сказкам кумо – там, за смертью, обязательно должно быть хоть что-то. Может, новое путешествие, или чудесный сад, или просто спокойный сон, в котором наконец можно отдохнуть. Как знать, возможно, настоящий Эмери и впрямь помнит, что там, а может, и нет. Наверное, всем, кто живёт, предстоит узнать это самим, когда придёт время.
Но эта мама здесь, с ней – она была из её воспоминаний, и поэтому Лу знала, что настоящая мама сделала бы всё точно так же. Она была такой же реальной, как все те, кого мы любим, даже если их больше нет. Лу видела дюжину мультфильмов, где потерянные близкие обещали героям, что будут рядом, пока живут в их сердце. Это звучало в разных сюжетах так часто, что смысл почти стёрся, но сейчас Лу наконец поняла, как это. Все её двенадцать лет с мамой – они были, и их уже никто и ничто не сможет отнять. Они остались у Лу в памяти, они сделали её той, кто она есть. В них было столько света, столько радости и чудес. Разве они перестали принадлежать Лу просто потому, что та часть её жизни закончилась?
Разве она стала меньше любить маму?
Разве мама до самой последней секунды бесконечно не любила её?