Видео с красноречивыми признаниями Сафо разлетелось по Сети в мгновение ока, и госпоже Адамиди скоро предстоял суд. Познакомившись с господином Беккенбауэром чуть ближе, Лу поверила, что теперь город в куда более надёжных руках.
А третий раз она рассказывала свою историю Сэлу и Эмери.
Лу получила их первые письма на третий день разлуки. Слог Эмери был безупречно изящен, как будто он писал вовсе не на чужом для него языке, а сквозь немного формальные фразы чувствовалось его привычное тепло. Письмо Сэла заставило Лу смеяться, как всегда заставлял он сам. Оно походило на записку от первоклассника, который едва изучил алфавит и пока не то чтобы пишет, а скорее по одной рисует непривычные ему буквы – но честно старается. Сэл делал забавные ошибки, когда пытался писать слова так же, как они слышатся, и уморительно пересказывал, как мать сожгла ему брови огненным дыханием гнева, едва непутёвый сын ступил на порог. Слухи быстро путешествовали даже между мирами, к возвращению ребят их родня уже обо всём знала, и Сэл с прописанным в скобках вздохом сообщил, что его приговорили к двадцати годам домашнего ареста. Добавил, однако, что такое уже бывало, и он верит, что через пару месяцев или, в крайнем случае, лет мама отойдёт и освободит его по амнистии.
Лу было безумно жаль, что она не может рассказать им обо всём, что с ней случилось, вслух, сидя с ними рядом. Ей хотелось видеть их лица. Хотелось иметь право запинаться, перескакивать с одного на другое, пытаться показать жестами то, на что не хватает слов. Иметь право заплакать, и чтобы её обняли и не отпускали.
Но она не могла ждать сама и не хотела заставлять ждать друзей. Они заслужили, чтобы страницы этой истории, которые им пришлось пропустить, были заполнены как можно скорей – ведь это и их история тоже.
Лу писала ответ несколько вечеров. Письмо рождалось нелегко. Она вычёркивала слова и, сердясь, что правильных никак не найти, чиркала ручкой до тех пор, пока от них не оставались только чёрные пятна. Кое-где буквы расплывались от слёз, и бумага, коробилась, но Лу бы в голову не пришло переписывать те страницы начисто. С этими помарками и мокрыми пятнами она отправляла Сэлу и Эмери часть себя.
Ответ пришёл так быстро, что наверняка не обошлось без какого-нибудь волшебства. Эмери ответил за себя и за друга. Он писал: «Сэл уже несколько часов не находит себе места от восторга. Без умолку твердит, что ты, должно быть, гораздо больше дракон, чем мы думали. А я считаю, не важно, дракон ты или нет, но ты невероятная».
Читая эти слова, Лу чувствовала себя именно такой.
Ещё в этом письме ребята обещали нагрянуть в гости к Рождеству – тем более что в их мире праздник Нового года отмечают совсем в другое время, весной. Мама Сэла смягчилась и сократила срок его домашнего ареста. Лу не удивилась. Она не была знакома с госпожой ад-Ириос – но, глядя на её сына, как-то не слишком верилось, что его растили в строгости.
Ещё Эмери упомянул, что думает поискать здесь хорошего врача, лечащего души.
Лу так хотелось встретиться с ребятами снова! Поговорить с ними о чём-то кроме бед, которые уже случились и могут случиться потом.
На самом деле – поговорить с ними обо всём.
Ей не терпелось узнать побольше об их родном мире. Если повезёт, то и побывать в нём, конечно – но для начала хотя бы обо всём расспросить. Она ведь уже слышала их язык, пробовала их еду. Лу прикоснулась к чудесному краю из песни Фэй, но только кончиком пальца. Она хотела большего.
В конце концов, ведь этот край уже не был ей чужим.
Если честно, прямо сейчас Лу не знала, чего ждать от будущего. Все прежние сценарии, которые она воображала, остались при ней, но кроме них появилась и тысяча новых – таких, какие она раньше не смогла бы даже представить. Скольким волшебным профессиям не учат в человеческих университетах? Ингрид, когда не сражалась с амароками и прочими силами зла, по заказу городского совета чистила от мусора дно залива. А теперь она и вовсе с радостью пошла в качестве добровольца помогать зачищать гнёзда гарпий, которым не место в черте города. Она стала часто проводить время с ребятами из дружины, и Лу подозревала, что Ингрид подумывает записаться в местную магическую полицейскую академию.
Фэй, по вечерам играющая на «Лавинии» тихую музыку для своих, училась на оператора переходов между мирами. Дженни Зелёные Зубы на полставки подрабатывала фармацевтом в Благой Эвджинии.
Вообще-то, Лу теперь даже не была уверена, пригодится ли ей школьный аттестат.
Что она знала на все сто – так это то, что не хочет сидеть в школе дольше необходимого. Благо с тех пор как кумо покинули её сны и Лу снова начала высыпаться, головная боль тоже пропала, словно её и не было. Оценки сами поползли вверх, поэтому с начала декабря тётя Шерил не стала продлевать ей курсы дополнительных занятий, и после уроков Лу спешила навстречу огромному миру.
У неё было столько дел.
В первую очередь они с Ингрид отнесли в Благую Эвджинию три огромные коробки пончиков. Шанди, у которой как раз был заслуженный перерыв, отказалась отпускать гостей, пока они совместными усилиями не уничтожили под чашечку чая одну из них.
Потом Лу целых две недели проводила каждый вечер в сарае у старой шаманки, и та учила её резьбе по дереву. Лу в жизни не держала в руках резца, но с искренним усердием трудилась над липовой колодой, пытаясь придать ей форму медведя, сидящего на задних лапах. Шаманка вырезала рядом что-то своё; на заднем дворе, весело галдя, играли её внуки и один крошечный правнук. К счастью, Лу могла смотреть фотографии медведей в новом телефоне – когда тётя Шерил его купила, Ингрид сразу же со словами «так, тебе это понадобится» вручила Лу свой водонепроницаемый чехол, – и часы стараний окупились сполна. Тотем Лу, конечно, не выглядел как живой, но медведь получился сильным, косматым и важным. Старая шаманка придирчиво оглядела его и одобрительно кивнула, а это уже был успех.
Как ей и было велено, Лу подыскала для него хорошее место. Она решила поселить своего медведя в том маленьком сквере, возле которого они с Сэлом сражались с кумо. Ей почему-то казалось, что было бы здорово, чтобы кто-то сильный и справедливый жил именно там. Ворота сковывала ржавая цепь, здесь, похоже, уже давным-давно никто не гулял, и Лу пришлось карабкаться через забор. Потом ещё неделю она лазала поливать свой тотем мёдом. Специально нашла в Интернете магазинчик семейной пары, у которой своя пасека находилась прямо на крыше высотки, поэтому и мёд у них был настоящий, а не просто сахарный сироп. Лу не хотела обижать Праотца-медведя фальшивым угощением. Не потому, что боялась его гнева – просто с друзьями так не поступают.
Она починила своего розового игрушечного мишку, и он снова сопровождал её, вися на кармашке рюкзака, куда бы она ни пошла. А ещё теперь её карманы всегда были полны семечек и вчерашнего хлеба для каждого встречного микролешего, а в рюкзаке неизменно лежал пакетик кошачьих вкусняшек.
Однажды, в четверг какой-то особенно трудной недели, Лу пожаловалась Ингрид, что устала. На следующий день в кабинете директора появился Рик со справкой о том, что Лу срочно нужно к дантисту, и вместо школы они поехали в складской комплекс на окраине города скупать брошенные арендаторами отсеки. За каждую крошечную комнатку, полную хлама, шли горячие торги, и Рик разрешал Лу самой выкрикивать ставки, а каждая победа в аукционе ощущалась как победа в бою.
Лу уже тысячу лет не было так весело.
Потом она рылась в грудах виниловых пластинок, старых игрушек, непарных туфель… Рик велел ей ничего не трогать без заговорённых перчаток – «мало ли, какие на этих штуках лежат проклятия». Теперь Лу знала, откуда он берёт все эти странные диковинные вещицы для своего прилавка на барахолке. Он пообещал ей, что весной возьмёт её с собой шарить по чердакам заброшенных загородных домов, и велел оставить перчатки себе – вдруг пригодятся.
В другие дни Лу гуляла с Ингрид по набережной, согревая руки о бумажный стаканчик чая с фруктами из другого мира, или сидела с ней на полу на «Лавинии», болтая, хохоча и пытаясь понять правила хранящихся там хитрых настольных игр. Все инструкции были на родном языке Эмери и Сэла, так что совсем не помогали, зато было смешно слушать, как Ингрид пытается их перевести. Ещё они хотели сходить на каток в парке, как только его зальют, а когда Лу призналась, что не умеет кататься на роликах, Ингрид заявила, что летом обязательно её научит – «не отвертишься!».
Иногда подружки из школы звали Лу завалиться домой к одной из них и посмотреть кино. У Одри был добрейший огромный пёс по кличке Кексик, а папа Кэрол готовил самую вкусную лазанью, какую Лу пробовала в жизни.
Субботы всегда оставались свободными для тёти Шерил.
Они ходили пить чай в кафе Кэйукая и учились говорить друг с другом. Поначалу обе ужасно стеснялись, словно подростки на первом свидании, но уже на второй раз стало легче. Тётя Шерил рассказывала, как пишет на работе программы для медицинских баз данных и как впервые за три – или четыре? – года хочет взять отпуск. Лу делилась мыслями по поводу любимых песен «Зелёного Башмака», нового смешного сериала, который начала смотреть, и… на самом деле очень скоро говорила почти обо всём, о чём хотелось. Каждой из них понадобилось время, чтобы выучить язык другой, но пару недель спустя они уже весело болтали и дома, когда тётя Шерил мыла посуду, а Лу вытирала её и ставила в шкаф.
К середине декабря тётя по секрету призналась, что посмотрела немножко тот сериал, и он правда очень забавный.
Ещё через неделю она принесла Лу конверт из фотомастерской. Оказывается, она написала кому-то из родственников, чтобы те разворошили семейный архив, и… Прежнего Бога ради, Лу понятия не имела, какой смешной и чудесной мама была в тринадцать лет, и какой яркой в пятнадцать, и какой смелой в своём брючном костюме среди девушек в платьях на выпускном! Она плакала над этими фото целый вечер.
Кажется, сейчас, почти два года спустя, это, наконец, были те слёзы, от которых становится легче.