Для человека, у которого в кармане даже вошь с аркана сорвалась, это было целое сокровище! Тем более, что и барометр я нашел. Так что мы троекратно обменялись: я получил тощенькую пачечку десяток, Морей Картанович — барометр, девушка — кучу улыбок от меня. Мне тоже досталась улыбка, так что я выиграл больше всех.
Потратив часть денег на уже привычные молоко и батон — где еще можно поесть я просто не знал — я отправился туда, где встретил неудачливых кладоискателей. Нож-то нужно забрать.
Но до тайника я дойти не успел.
— Вон! Это он! — услышал я за спиной.
А потом топот приближающихся сапог. Слишком тяжелых для подростка.
[1] Комильфо — от французского comme il faut «как надо, как следует». В дореволюционной России имело значение — «соответствующий правилам хорошего тона». В нынешнее время приобрел второе рождение в виде «не комильфо» со значением «что-то неправильное»
[2] «Главное ввязаться в драку, а там разберемся»
Глава 31
Свинчатка — одна штука. Хорошая. Сразу видно — для себя человек делал. Не знаете, что такое свинчатка? Зародыш кастета — свинцовая приблуда, зажатая в кулаке. Утяжеляет кулак и передает силу удара от предплечья к пальцам, что делает удар еще более сильным. От собственно кастета отличается тем, что не имеет защиты для пальцев, тех самых спаянных колец, которые некоторые считают главной частью кастета. Зря: основное назначение кастета в той самой передаче силы удара от предплечья, поэтому кастет без упора в ладонь не имеет смысла. Меньше смысла только в кастете резиновом, потому что тот еще и пальцы плохо защищает, сминается. И еще меньше — в кастете из мягкого свинца, кольца которого, деформировавшись от удара, зажмут ваши пальцы так, что снять его смогут только в больнице. И вам очень повезет, если это сделают быстро, до того, как начнется омертвение тканей.
С вами был доктор кастетоведческих наук, оставайтесь с нами.
Я крутанул между пальцами свинцовый цилиндрик с небольшими шариками на концах. Похож на миниатюрную гантельку, а этими шарами можно, при случае, и голову проломить, если кулака не хватило. Я ж говорю — знающий человек делал, для себя.
Свинчатка шлепнулась на кровать, тут же подкатившись под бок, а я продолжил разбор трофеев.
Кепка белая, полотняная — одна штука. Хорошая, новая, а-ля колхозный агроном.
Кепка-восьмиклинка, с пуговкой на макушке, серая, поношенная — одна штука. Молодежь при взгляде на нее вспомнит сериал «Острые козырьки», а более взрослые — песню про малокозырочку.
Из плюсов — все.
Там еще зуб был, но на кой мне выбитый зуб, сами подумайте? Был бы он еще золотой… Да, не, все равно побрезговал бы… Наверное. Короче, не золотой — и нечего думать, что бы я сделал.
Еще можно в плюсы записать кружку, синюю, фарфоровую. Которая уцелела практически чудом, потому что лежала в левом кармане куртки, а прилетело мне в правый.
Перейдем к минусам…
Отбитые ребра — одна штука.
В том районе лучше больше не показываться — еще один минус.
Ну и все. Можно сказать, что по итогам встречи с аборигенами я вышел в плюс. А, чёрт, забыл… Я поморщился и потер пострадавшее ухо, которое, по ощущениям, распухло и покраснело. Но этот совсем уже вскользь, так что можно и не считать.
Я закинул руки за голову и с удовлетворением посмотрел в белый оштукатуренный потолок.
Жить, как говорится, хорошо! Особенно после хорошей драки, если у тебя есть, где приклонить голову, есть, чем перекусить — я оторвал еще один кусок хрустящей корочки от батона и заработал челюстями — и есть хоть небольшой капителец, спасибо добрейшему Морею Картановичу и тем добрым людям, что поленились перевозить на новую квартиру старый барометр.
Вспомнилась квартирка, в которой я его раздобыл…
Что обычно остается в квартире, после того, как переехали хозяева? Старая мебель, которую ни никакого желания тащить в новое жилье, какие-нибудь висящие на стенах картинки, непонятные безделушки, каких в каждой квартире наберется не одна сотня — причем никто не знает, откуда они вообще взялись, и кто их притащил — старые же памятные бумаги, фотографии, которые бережно хранила прабабушка, а правнучка понятия не имеет кто все эти люди и какой прок в свернутом треугольником пожелтевшем листке бумаги в клетку, старые ботинки, «просящие каши», вытертая, обгрызенная молью шуба из меха неизвестного науке зверя и прочие нужные вещи, которые годами копились в кладовых, на антресолях, на балконе, под кроватью, и стали совершенно не нужны в момент переезда.
— Это я удачно зашел… — присвистнул я, обводя взглядом комнату.
Если в предыдущих квартирах в основном обитали блохи на арканах, то здесь, видимо, прежние обитатели были более обеспеченными — или более легкомысленными — поэтому оставили гораздо больше вещей. Ну или просто не смогли придумать, как впихнуть в квартиру хрущевки старый кожаный диван, с высокой резной спинкой и валиками по бокам, или не менее монументальный письменный стол, из-за которого можно спокойно отстреливаться из двух ТТ от нагрянувших по твою душу сотрудниках МГБ… Хотя навряд ли здесь жил товарищ Мильштейн[1], да и арестовали его на рабочем месте[2]…
Диван… Стол… Шкаф, за стеклянными дверцами которого виднелись ряды книг… Люстра на высоченном трехметровом потолке, возможно, заставшая еще революцию и так с тех пор и висевшая… Пылища повсюду… Квадратные пятна на обоях… Часы… Часы? А, не это барометр.
Я снял его со стены и двинулся к выходу. Часов у меня нет, по солнцу я ориентируюсь плохо, комиссионный магазин мне на глаза еще не попадался, так что надо хватать, что придется и бежать, пока магазины не закрылись. Что-то мне подсказывает, что в ОРС, как и в СССР, с круглосуточными комиссионками было напряженно.
Надо, надо туда вернуться и пошарить. Шкаф еще не обследован, стол, другие комнаты…
— Здрасьте!
Я лениво посмотрел поверх заброшенных на спинку кровати ног в сапогах на того, кто вошел в мою комнатку в общежитии.
Девчонка. Молодая — это все же студенческое общежитие. Волосы выкрашены в тот неописуемый желтовато-блондинистый цвет, который обязан своему рождению не дезоксирибонуклеиновой кислоте, а перекиси водорода[3]. Волосы завиты мелким бесом, так что напоминают золотое руно. Но взгляд у девчонки — а на вид ей лет двадцать, не больше — вовсе не овечий, а наоборот, живой и пройдошливый. Цветное ситцевое платье, судя по виду — старенькое, застиранное, плотно так облегает формы незваной гостьи.
— Здрасьте, — вежливо ответил я.
— А вы знаете, что ноги в обуви класть на кровать негигиенично?
Я ж говорю — пройда[4].
— Знаю, — кивнул я.
— А зачем тогда положили?
— В царской армии старые солдаты рекомендовали молодым, после долгого пешего похода, полежать на земле, подняв ноги вверх. Чтобы кровь отлила, и ноги не болели.
— А вы в царской армии служили, дяденька? — сверкнула зубами блондинка.
— Не угадала, тетенька.
Та снова хихикнула.
Ой, какое подозрительное хихикающее эхо раздалось из коридора! А что вы хотели, батенька, заселились в общежитии, где все друг дружку знают, живете один, в давно заброшенной комнате, ни с кем не знакомитесь, да еще и хотите, чтобы никто не заинтересовался? Студенты — народ молодой, дружелюбный, бесцеремонный, вот соседки и выпихнули самую активную на разведку, разузнать, кто это там такой живет, да чем дышит.
— Читал я про это, в книге… не помню, кого… не помню, про кого…
Так-то помню, конечно, про этот способ было сказано в книге Раковского «Суворов». Вот только нет в этом мире ни Раковского, ни Суворова… И книга эта — неизвестно, написана ли…[5]
— Ты, тетенька, ко мне зачем заглянула-то?
— Спросить хотела.
— Спрашивай.
— У вас соли нет?
— Нет.
— А сахара?
— Нет.
— А хлеба?
— Нет.
— А…
— Тоже нет.
— Я же еще ничего не спросила!
— А у меня ничего и нет, — я встал с кровати, — Я приехал поступать из Талгана, а меня, этта,еще в поезде обокрали. Так что нет у меня ничего, кроме того, что на мне.
— Как нет⁈ — ахнули за дверью, и в проем высунулась еще одна девичья головка, на этот раз темненькая, — А как вы живете?
— Да вот так и живу, — я показал объеденный до половины батон, — Чем могу, тем и питаюсь.
После этих слов в мое обиталище ворвался вихрь.
Поначалу мне показалось, что ко мне в гости нагрянула вся женская половина общежития, но потом, когда вихрь успокоился и опустил меня на землю в одной из соседних комнат, оказалось, что состоял он всего-то из трех девчонок, как оказалось — третьекурсниц Текстильного института, в общежитии которого я, как оказалось, жил.
Несчастный я был почти насильно накормлен супом, напоен чаем, расчесан и причесан, после чего остаток вечера я провел в приятной беседе за чаем со своими новыми знакомыми.
Мара, Кара и Лалина. Мара — это та блондинистая пройда, Кара — не менее шебутная темненькая, а Лалина — суровая, как Нонна Мордюкова деваха в сером пиджаке.
Девчонкам было интересно про меня все, от Талгана — жители которого в этих краях были се же большой редкостью, до обстоятельств того, как я оказался без денег и вещей. Я честно пытался все это рассказать, но сытый желудок неутомимо намекал, что мне надо принять горизонтальное положение, причем, несмотря на наличие аж трех девчонок -в одиночку, потому что на дворе уже без пяти минут поспать.
Я торжественно поклялся, что приду завтра в гости, благо завтра — суббота и все-превсе про себя расскажу, но вот именно сегодня с разговорами — все. Если они, конечно, не хотят выбирать между «тащить меня на себе до моей комнаты» и «уложить спать на кровать одной из них». Мара хихикнула и сказала, что есть третий вариант, включающий в себя чайник и холодную воду из-под крана, но девчонки все же смилостивились и отпустили меня «домой».
Где я вырубился, еле успев раздеться и лечь.