Шел я как-то со знакомой по улице, и мимо прошла девчонка в футболке. Прошла и прошла, но знакомая решила меня подколоть: «Куда это ты пялил свои бесстыжие глаза?». Я честно ответил: «Английскую надпись на футболке читал». Причем абсолютно честно: там что-то интересное было написано неразборчивым шрифтом. Знакомая хмыкнула: «Что там читать, там максимум на двоечку написано».
Так вот, моя нежданная гостья и на единицу не тянула.
В этот момент она, наконец, решила заговорить, и я с ужасом осознал, что это не девочка. Это материализовался мой самый страшный кошмар.
— Здравствуй, — сказал кошмар, — это ты Ершан Ершанов?
Ничего страшного? Это пока. Но у меня вдруг возникло острое желание сказать, что я вовсе не Ершан и вообще она ошиблась комнатой, общежитием и, возможно, городом. Но не успел. Девушка продолжила:
— Ты же из Талгана, верно? Я тоже. А ты из какого места Талгана?
[1] В первых числах августа 1957 года дневная температура в Ленинграде была выше 20 градусов Цельсия. Где-то 22–23.
[2] По трем причинам. Во-первых, официальным праздником День ВДВ стал только в 2006 году, во-вторых береты у десантников появились только в 1967 году, и в-третьих — голубыми они стали еще через год, в 1968-ом. До этого были малиновыми.
[3] Проспекта, дворца и всадника, если кто не понял.
[4] В нашем мире в 1914 году, после начала Первой мировой войны, Санкт-Петербург переименовали в Петроград. Как раз на волне антинемецких настроений.
[5] Адаптированный отрывок из стихотворения Сергея Михалкова «В музее В. И. Ленина»
[6] Цитата из фильма «В бой идут одни 'старики»
Глава 45
Я плотнее прижал нож. Нельзя сразу выдергивать нож из раны, если ты не хочешь, чтобы кровь хлынула струей. После этого я подхватил обмякшее тело и затащил в комнату. Щелкнул задвижкой на двери и бросился к кровати. Надо завернуть ее в простыню… нет, в одеяло… закатить под кровать, а потом, ночью, когда все уснут, вытащить ее из общежития и…
— Ершан. Ершан!
Я встряхнул головой. Господи, какая чушь лезет в голову…
— Извини, задумался. Что ты говоришь?
— Я говорю: ты из какого места Талгана?
Ужас не прекращался: у дверей моей комнаты стояла настоящая талганка, которая могла расколоть меня на раз-два, просто задав пару вопросов. Например, где я жил. А я в упор не помнил название своего «родного» поселка.
— Погоди. Ты сама-то кто и откуда?
Девчонка смутилась. Судя по всему, она по жизни была тихой и застенчивой, и ее смелости еле хватило на то, чтобы пойти искать меня. Зачем-то.
— Мада. Мада Ершанова.
Она еще и моя однофамилица… Или… Родственница⁈ Я ведь до сих пор не знаю, насколько редкую фамилию присвоил. То ли она аналог Иванова и людей с такой фамилией по десятку на пучок, то ли аналог какого-нибудь Бетономешалкина или Батономахалкина[1] и тогда мы — однозначно родственники не во втором, так в третьем колене.
Я почувствовал дурноту. Вроде бы мысль насчет ножа была не такой уж и безумной…
— А я Ершан.
— Я знаю. Я спросила, этта, есть ли кто-то из Талгана. Мне сказали — только я и Ершан Ершанов.
— А пришла-то зачем?
— Потому…
— Стой. Заходи, что мы как неродные. Талганец талганке поневоле брат. Народная… э… поговорка[2].
— В комнату? — Мада попятилась, как будто я приглашал ее не в комнату, а в притон разврата, — Этта… к мальчикам?
Откуда взялось это горькое дитя на мою голову?
— Да проходи ты уже! — я схватил ее за руку и затащил в комнату.
— Мама, — тихо пролепетала девчонка, влетая внутрь.
— Да тихо ты. Сядь.
Она осторожно присела на краешек кровати Каза. Что-то лязгнуло и зашуршало, как будто он прятал под подушкой горсть бутылок и отряд шуршунчиков.
— Начнем сначала. Я — Ершан Ершанов, из Талгана. Сардарский район, поселок Жабна.
Жабна⁇ Ничего себе название! Надеюсь, я правильно вспомнил то, что написано в «моем» паспорте в разделе «Прописка», а не придумал это название с перепуга.
— Жабна? — Мада задумалась, — Кажется…
— Кхм-кхм. Может, ты теперь себя назовешь?
— Ой, да… — интересно, она сможет еще дальше покраснеть, или уже некуда? Мозг тут же подсказал, что румянец с лица может начать ползти дальше. Вниз. На шею. На… кхм.
— Мада Ершанова. Из Ангамара.
Ну, не из Мордора — уже хорошо[3]. А вот то, что я еле успел прикусить язык перед тем как спросить, что это такое — уже плохо. Это примерно как москвич, который не знает, что такое Бутово или красноярец, не слышавший про Абакан.
— Вот и познакомились. Теперь давай, рассказывай, что тебя ко мне привело.
Я присел рядышком. Мада резко отодвинулась в сторону. Я вскочил. М-мать, да как с этой недотрогой себя вообще вести?
Вот именно — вести. Вести разговор, задавая больше своих вопросов и поменьше отвечая на ее вопросы.
— Ну, я… этта… никого здесь не знаю… Все другое… Я… этта… из нашего города никогда не уезжала…
Так. Ангамар — город. Уже хорошо. Она из него не выезжала — замечательно. Значит, в гостях в «моем» поселке никогда не была…
— Только к нам в гости приезжала родня… Отовсюду…
М-мать. Ладно, как говорят в Чернобыле: «Не будем тянуть кота за рога».
— В моем районе у вас родня есть?
Мысленно скрестим пальцы на удачу…
— Есть…
Не сработало.
— Только не в Жабне. В Маротово.
— Никогда там не был. А кто там у тебя живет?
— Тетя Лика.
— Нет, не слышал, — абсолютно честно сказал я, мысленно вытирая холодный пот… отовсюду, где он выступил. По крайней мере, прямо сейчас на меня не разоблачит.
— Так, а ко мне ты пришла… — поощрительно кивнул я.
— Ну… — губы Мады задрожали, — Я хотела… думала… хотела… как взрослая… Приехала в Афосин, поступать… а теперь…
— Стало страшно? — понял я. Домашний ребенок, никогда не отрывавшийся от маминой юбки, решила показать всем — и в первую очередь, себе — свою взрослость, но хрустальная мечта разбилась о чугунную задницу реальности. Нужна поддержка, а получить ее неоткуда: родных нет, друзей нет, знакомых — и тех нет. Осталось искать земляков. А таких только один. Да и тот… фальшивый…
Ладно, будем спасать человека.
— Не страшно… — Мада опустила глаза и нервно вцепилась в подол платья, — Просто… Непривычно. Много девчонок в одной комнате, к ним парни приходят, разговаривают… всякое…
— Пристают? — я почувствовал непонятное возмущение. Как будто это действительно моя землячка, к которой домогаются чужаки. Зарэжу!
— Нет… Просто…
— Хочешь, я приду и скажу, чтобы даже и не думали?
Альтруизм — наше всё. И еще я придумал, как можно использовать эту девочку… Нет, воображение, вовсе не так! И не так! И не… воображение, твою мать! Прекращай! Так, о чем это я думал?
— Нет! — испуганно вскрикнула она, — Они же подумают, что мы… этта…
— А мы скажем, что ты… Как твою маму зовут?
— Мада.
Я смотрю, фантазией вашу семью бог обделил…
— А папу?
— Ершан.
— Так ты — Мада Ершановна?
— Ну да.
— А я — Ершан… этта… Ершанович.
Твою мать, я ведь действительно Ершан Ершанович Ершанов. Не мне, получается, упрекать чью-то семью в отсутствии фантазии. Ну, либо мой «папа» был шутником а-ля отец Майера Майера[4].
— Значит, смотри. Если кто-то спросит — ты моя сестра… двоюродная.
Потому что на родную она, несмотря на отчество, все же не тянет. Мы несколько непохожи. А зачем мне такая родня? Да очень просто. По двум причинам.
Первая: это живой источник сведений о Талгане. Напрямую я, конечно, ее спрашивать не могу, но просто потихоньку вытягивать в разговоре нужную информацию — легко. Она пришла ко мне не столько за защитой, сколько в результате недостатка общения: разговоры других девчонок ей непонятны и неинтересны, а им, соответственно, не очень интересны ее рассказы о Талгане. Если, конечно, она не рассказывает о крокодилах, гуляющих по улицам или еще какой экзотике.
Вторая: это же железное подтверждение моей легенды! Любой, кому покажется, что я — не талганец, тут же выбросит эту вздорную мысль из головы: «Как же не талганец, вон, у него и сестра здесь учится!».
Я думал, это кошмар, а это — дар богов!
— Почему сестра?
— Потому что тогда я могу ходить в гости к тебе, ты ходить в гости ко мне — и никто не подумает про тебя ничего плохого. Поняла, сестренка?
— Д-да, — она несмело улыбнулась и попыталась сесть чуть поудобнее.
Зря.
Кроватная сетка тут же прогнулась и Мада, взвизгнув, провалилась, подняв вверху ноги и ловя задирающийся подол платья. Я бросился к ней…
— Таааак… — произнес от двери холодный, как просторы Антарктиды, голос.
Мы с новообретенной сестрой замерли. В несколько предосудительной позе: Мада полулежа на койке, и я над ней, как орел-стервятник над жертвой.
— Что. Это. За. Разврат? — в раскрытой двери стояла Ланита, сверкая глазами так, что куда там волку-оборотню.
— Что значит — разврат⁈ — выпрямился я с видом оскорбленной невинности.
— Вы! Среди бела дня! На кровати!!! — начала шипеть самозваная блюстительница нравственности.
— С родной сестрой, — вставил я.
— С родной се… — Нитка машинально продолжила и осеклась, — Что?
— Это — моя сестра. Пришла ко мне в гости. Это запрещено?
— Откуда у тебя здесь сестра?
— Приехала поступать вместе со мной.
— А почему я ее на экзаменах не видела?
— Я с другого факультета, — пискнула Мада из-за моей спины, одергивая платье.
— А почему…? — похоже, Ланите некоторый беспорядок в одежде «сестры» тоже показался подозрительным. Хотя и возник он совершенно случайно.
— Тебе паспорта показать?
— Ладно. Я проверю, — холодно ответила Ланита и захлопнула дверь.
— Уф, — я сел на кровать и в этот раз Мада не стала отодвигаться, видимо, уже начав относиться ко мне как к брату, — Пронесло.
— А почему ты сказал — родная сестра? Ты же говорил: двоюродная?