[7] Намек на известную байку о Ходже Насреддине, который пообещал эмиру научить за 20 лет разговаривать ишака, а на замечание друзей, что это невозможно, сказал, что за двадцать лет кто-нибудь да помрет — или эмир или ишак или сам Ходжа.
[8] Монстера — декоративное растение с огромными разрезанными листьями. Популярное в советские времена в учреждениях.
Глава 49
— Ершан, что… что?
Мада испуганно прижалась к стене, не понимая, что я хочу ей сказать. Самому бы знать, что сказать-то…
— Мада, сестренка… Не говори родным, откуда я. Просто скажи, что из Талгана, из какого-то поселка, но название не называй, скажи — не помнишь…
— Я… этта… и так не помню.
Чёрт. Мог бы и не выделываться. С другой стороны: девичья память — вещь ненадежная. Сейчас не помнит, а в самый неудачный момент — как вспомнит.
— И не вспоминай.
— Да что такое-то?
Думай, голова, шапку куплю! Почему она не должна говорить? Ну⁈
— Вдруг встретят кого-то из моего поселка, скажут, что ты знаешь меня…
Что в этом плохого-то?
— Я из дома убежал.
Глаза Мады в точности достигли анимешных стандартов.
— Как⁈
Как, как… Я еще не придумал.
— Нууу… этта… — какое хорошее талганское слово «этта», как помогает придумывать на ходу, если бы вы знали, — Не то, чтобы прям убежал… Просто… этта… В общем, они не знают, где я.
— Ты не сказал родным⁈ — судя по ужасу в голосе и глазах, мой только что выдуманный поступок по степени кошмарности был примерно сравним с… с чем-то ужасным и кошмарным. Примерно половина отцеубийства, я бы сказал.
Совершенно не вовремя — нет, чтобы две минуты назад! — вспомнились строчки из моего, благополучно про… терянного, справочника по Талгану и талганцам, более известному как книга «На берегах Аргая». Для талганцев семья — это очень важно. Может, не настолько же, как род у казаха или клан у шотландца — по понятным причинам автор книги не сравнивал талганцев ни с теми ни с другими — но, тем не менее, пойти наперекор родным среднестатистический талганец не сможет. Натура не позволит.
— Они были против. Хотели, чтобы я в наш сельскохозяйственный пошел…
— Аркатанский?
— Ну да.
Аркатан — столица Талгана. И если там нет сельскохозяйственного института… значит, он должен был быть в другом месте Талгана. Не могло быть такого, чтобы на весь регион не было ни одного сельхоза! Поэтому я и сказал «наш», то бишь талганский, чтобы Мада сама уже поняла, в какой именно.
— А ты⁈
— А я… я в Афосин хотел… Вот, и…
В глазах девчонки вдруг вспыхнуло ослепительное Понимание. Хотелось бы надеяться, что она поняла что-то правильное.
— У тебя поэтому денег не было⁈ Ты говорил, что в поезде обокрали, а ты просто без денег из дома уехал, после того, как с отцом поругался!
Ого. Я уже с отцом поругался. Хотя ни про отца, ни про «поругался» не было ни слова. Девчонки… Что не знают — то придумают, потом сами же поверят.
— Нет, — я не стал все же плодить разные версии собственной легенды, чтобы не запутаться, — меня и вправду обокрали. Деньги у меня были, я там… этта… в поселке, немного заработал… в школе…
Вроде прокатило. По крайней мере, недоумения в глазах не было. Значит, всплывшее смутное воспоминание о том, что в советские времена школьники могли работать и зарабатывать на каникулах, оказалось верным[1].
— Работал?
— Да… в смысле, нет.
У меня же, то есть, у Ершана, не было трудовой! А если бы он работал официально — должна была быть. Чёрт… Мадочка, девочка, ты же умница, с фантазией, придумай что-нибудь сама…
Понимание в глазах:
— В заготконтору сдавал?
Ты ж моя красавица.
— Что я туда только не сдавал… Деньги-то нужны были.
Запомни: срочно узнать, что такое заготконтора[2], что туды сдают и что мог бы сдавать туда Ершан, на случай, если этот вопрос всплывет еще раз. Моя легенда обрастает кучей деталей, на которых я непременно спалюсь когда-нибудь, наверное…
— И вот я, — пока Мада не начала выяснять подробности — денег заработал, собрался и… Вот, в Афосине.
— А родные? Они же — переживают!
— Я им письмо написал, мол, так и так, мама с папой, я сам по себе и вы по себе… Только им нельзя знать, где я. А то приедет папа, дядя, братья… двоюродные.
Мада быстро-быстро закивала. Потом остановилась:
— Но… как же ты… БЕЗ СЕМЬИ⁈
— Я справлюсь, — сурово сказал я.
Не ржать! Ты еще не менее сурово шмыгни носом и кулаком так по носу проведи.
— Ух ты, письмо!
Сразу после входа в общежитие, перед металлическим турникетом, сработанным, судя по тяжести и общей брутальности, не менее как рабами Рима, на стене висел фанерный ящик с открытыми ячейками. Под каждой — буква, и если кому надо оставить студенту письмо — приходи и клади в ячейку с нужной буквой. Сегодня в ячейке с буквой «Е» белел конверт для Ершана Ершанова. Без обратного адреса.
— Что там? — всунул свой любопытный нос Берген. Тоже поступивший, как и я. С нашей комнаты вообще все поступили.
— Не знаю, — беззаботно отмахнулся я, — В комнате прочитаю.
В комнате я шлепнулся на кровать и аккуратно оторвал полоску с края конверта. Прочитал. Медленно, нарочито медленно сложил листок бумаги, затолкал его обратно в конверт, который бросил на койку.
— Ершан, ты с нами? — Берген старательно отследил взглядом все мои манипуляции с конвертом, не менее старательно делая вид, что ему это совершенно неинтересно.
— А? — переспросил я, погруженный в мысли, — Куда?
— По пиву в честь того, что мы теперь студенты.
— Ну да… По пиву и отметим… поступление…[3] Попозже, мне срочно нужно… в одно место сбегать.
Я встал, отряхнул свой костюм-тройку — надо к одежде все же относиться аккуратнее, вон, весь измял — и неторопливо двинулся к двери.
Сто против одного: сейчас некто Берген уже открывает мое письмо, которое я совершенно случайно забыл на кровати. Письмо, в котором крупными печатными буквами написано: «Срочно явиться в отдел и доложить о продвижении расследования по делу. К.».
Я выскочил из трамвая и, насвистывая, зашагал по улице. Не слишком торопясь, а то Берген, следящий за мной, может меня потерять и все действо лишится смысла, но и не слишком уж замедляясь, я же как-никак тороплюсь. Меня же, как-никак, вызвали.
А вот и пункт моего назначения. С несколько озадачившей меня вывеской «Отдел внутренних дел исполкома Кромийского районного Совета депутатов трудящихся г. Афосина». Милиция все же МВД подчиняется, по крайней мере, должна. А здесь — исполкому Совета депутатов. Совет здесь — представительский орган народной власти, который собирается не каждый день и, для решения текущих вопросов действует тот самый исполком, исполнительный комитет, на наши деньги — администрация городского района. И вот ей здесь почему-то подчиняется милиция…[4]
Впрочем, над этим вопросом я и в прошлый раз долго не задумывался и сейчас не стал. Не до того мне.
Я подошел к крыльцу, обогнул спускавшегося гражданина в черном костюме с красной повязкой на груди, по всей видимости — дружинника… а, нет, на груди мелькнул значок в виде красной звезды, охваченной обручем. В центре — пятиугольник с каким-то человеком, а под ним, на обруче, надпись «Бригадмил». Еще что-то написано было, но не успел заметить. Не дружинник, милиционер в штатском…[5]
Козырнул милиционеру в белой гимнастерке — тот машинально взял под козырек — подошел к двери, поздоровался за руку с еще одним гражданином в штатском, в этот раз без опознавательных знаков, но с уверенным лицом сотрудника милиции, и вместе с ним вошел в здание.
Берген остался снаружи. Вот он сейчас задумался…
[1] Кодекс законов о труде РСФСР 1922 года (действовал до 1974 года) запрещал прим на работу детей младше 16 лет, но нашему герою, по документам, семнадцать.
[2] Заготконтора — заготовительная, сами понимаете, контора. Организация, принимавшая от население всё, что это самое население может сдать из того, что нужно государству. Обычно принимало так называемые дары леса: грибы, ягоды, лекарственные растения, но по факту могли принимать что угодно — от пресловутых рогов и копыт до битых патефонных пластинок, рваных калош и консервных банок.
[3] «Ну что, по пиву и оформим сделку?» — цитата из рекламного ролика, в котором Мефистофель соблазняет Фауста. Но герой искренне верит, что это — цитата из самого «Фауста». Ни на что не влияет, но забавно.
[4] С 1956 года отделы милиции имели двойное подчинение — МВД и исполкомам.
[5] Вот тут герой ошибся. «Бригадмил» или бригада содействия милиции — как раз и есть предшественница дружинников. Преобразована в народную дружину в 1958 году.
Глава 50
— Ты кто? — озадаченно посмотрел на меня штатский, с которым я поздоровался.
— Ершан Ершанов, — не стал врать я.
— Аа… — озадачился опер, а может, и не опер вовсе, я как-то слабо представляю себе опера, которого можно выбить из колеи таким пустяком, — Ты ко мне?
— Нет, — снова не стал врать я, — Я в паспортный.
— Туда, — махнул незнакомец рукой вдоль коридора.
Думаете, я насчет паспортного соврал? Как бы не так — я действительно пошел в паспортный стол. Кстати, показывать мне, где он, было необязательно — я так знал его месторасположение. А также то, что у паспортного торчит длиннющая очередь, которую можно беспалева занять и торчать в ней, так, что никому и в голову не придет задать мне вопрос, какого ляда я здесь делаю.
Никому, кроме вас, конечно.
Итак: какого ляда я здесь делаю? Ответ: убиваю время. Берген ведь уверен, что пришел по вызову в какой-то кабинет? Вот, значит, я не могу выскочить из дверей милиции через пять минут. А просто так торчать в коридоре — не вариант, обязательно кто-нибудь заинтересуется. А так — вон, в очереди стою, в паспортный, что, нельзя?
Как вы уже, наверное, поняли — письмо со срочным вызовом я написал себе сам. Печатными буквами, потому что почерк у меня такой, как будто писала не курица лапой, а цельный тираннозавр. Ну не могу я привыкнуть к здешним стальным перышкам, вставочкам и чернильницам! Впрочем… У меня и с шариковой ручкой почерк был не ахти. Нет в наших школах чистописания[1].