— Здравствуйте, — заглянул я внутрь.
— Добрый день, — сапожник взмахнул тонким молоточком и с любопытством посмотрел на меня. А я на него. Сапожник, похоже, не очень часто встречал талганцев и поэтому молодой парень с бородой, в зеленой тюбетейке и душно-черном костюме был для него в диковинку. А я никак не ожидал увидеть в сапожной будке… еврея?
Нет, на еврея сапожник все же не походил. Вернее, походил, но не на такого стереотипного такидатого[1] еврея, с пейсами и кипой, а, скорее, на еврея древности, из тех, что мечом отстаивали свое право жить вот именно здесь. Загорелое лицо, нос топором, черные волосы… Еще он немного походил на сирийца, видел я беженцев в своем городе, еще в том мире[2].
— Чего хотел молодой человек? Ваши туфли куплены совершенно недавно.
Ишь, Зоркий глаз…
— Скажите, а можно купить у вас пару каблуков?
Похоже, я смог удивить сапожника, его черные глаза расширились — и тут же сощурились в улыбке:
— Если вы хотите починить обувь — то приносите ее ко мне, Дзераб сделает все в лучшем виде.
— Да если бы я… Мой дядюшка решил, что все может сделать сам. Вот и послал меня за материалом. А он у меня упрямый, если что забрал в голову…
— Вы, часом, не из Талгана ли?
— Из него самого.
— И дядюшка ваш почтенный, небось, тоже из Талгана?
— Совершенно верно.
— Тогда я, наверное, продам вам каблуки. Я бывал в Талгане, вы там упрямы. Сколько каблуков вам нужно? Пару?
— Давайте четыре.
— Ваш почтенный дядюшка, часом, не коня ли собирается обувать?
— Мой почтенный дядюшка может испортить несколько каблуков.
Сапожник, улыбаясь, пошуршал в своей будочке и протянул мне стопку черных квадратов:
— Сорок рублей.
Я протянул ему четыре серо-розовые бумажки с товарищем Афосиным.
— Спасибо вам, добрый человек.
— И вам спасибо. Лэальмин хьи[3].
Надеюсь, он меня не послал подальше…
— Вот эту, — протянул я продавщице книгу.
— Ээ… — та замялась, переводя взгляд с меня на книгу и с книги на меня.
Я вообще-то завернул в книжный, чтобы полистать географический атлас. В штампе о выписке нужно было вставить название отдела милиции, который меня выписал, так что я хотел прикинуть, к какому отделу относится настоящего Ершана. И уже зайдя в магазин и начав листать атлас, выругал сам себя за тупость.
У тебя в паспорте — штамп о прописке. В котором написано, что прописал меня Сардарский районный отдел милиции. И подпись начальника паспортного стола есть. Как ты думаешь, Ершан ты, блин, Ершанович, какой отдел милиции тебя должен выписать?
Какая-то мысль мелькнула в голове, но не смогла оформиться.
Я положил атлас, повернулся к выходу, и тут заметил знакомую обложку. «На берегах Аргая»! Мой справочник по Талгану и особенностям поведения его обитателей, спертый у меня на вокзале, вместе с чемоданом.
Я скучал по тебе!
— А зачем она — ВАМ? — с искренней непосредственностью поинтересовалась продавщица. Я давно заметил, что здешние продавцы гораздо более живые, чем в наше время. У нас — как будто общаешься с роботом с ограниченным набором фраз: «Карточкой или наличными? Пакет нужен? Товар по акции? Галя, у нас отмена». И хотя есть множество историй про продавщицу, которая неправильно покосилась, положив на прилавок пачку презервативов со вкусом банана, или отговаривала покупать розовый киндер-сюрприз мальчику, потому что он «для девочек». Да продавщицам нашего времени пофиг, хоть вы своему мальчику купальник со вкусом банана покупайте. Мимо них столько таких как вы проходит, что вы им глубоко безразличны.
А здешняя продавщица: увидела талганца, покупающего книгу о Талгане — удивилась — спросила.
— Хочу проверить, все ли там правильно написано, — сурово произнес я.
«Нач. Пасп. Стол… а».
Вот и еще одна буковка легла на положенное ей место.
Уф. Полдня убил на вырезание этого треклятого штампа. Сначала я собирался, как представлял себе — вырезать все буквы штампа прямо на толстой резинке каблука. Изначально я вообще планировал по проверенной схеме — из ластика, но такого большого ластика, чтобы на нем вместился целый штамп, я не нашел. Пришлось брать каблук, вырезать на нем… и тут, к счастью, скорее рано, чем поздно, до меня дошло, что если я запорю хоть одну буковку — придется начинать все по новой. А я запорю, я себя знаю. Поэтому я пошел по другой схеме — каждую букву вырезал отдельно и наклеивал резиновым клеем, желтый пузатый тюбик которого купил в магазине хозтоваров. Теперь у меня в комнате воняет клеем так, что того и гляди придут фиолетовые гоблины[4], весь стол завален кусочками бумаги и обрезками резины, а спина болит так, как будто я весь день провел на лесоповале. С другой стороны — если штамп будет неаккуратным, то мне придется провести на лесоповале чуть больше, чем один день…
Ну что там, клей подсох?
Я смазал штамп чернилами и шлепнул на бумагу, на которой и так уже толпилось множество маленьких фиолетовых буковок. Так… Ага…
Палочка в букве «Ы» в слове «ВЫПИСАН» не пропечаталась, похоже, слишком низко наклеена… В букве «О» в слове «Отдел» — небольшой зубчик сбоку… И в букве «а» в слове «стола» — не виден хвостик.
Ох-хо-хо…
Осторожненько срезаем бритвой зубчик, срезаем запоротые буквы, вырезаем по новой…
Ну вот, теперь, вроде бы — то, что надо. Только ты посмотри внимательнее еще раз. И еще. И еще. Точно все соответствует?
Точно.
Теперь можно… Нет, не ляпать его в паспорт. Рано. Попадись я сейчас кому с этим штампом — и как я объясню его появление? Телепортом? Неет, мне нужно сначала свинтить из общежития на недельку-другую, типа уехал, и только потом ставить штамп.
Уф. Я положил свое поделие на подоконник, досыхать, свернул кулек из газеты и принялся собирать в него обрезки, крошки, куски резины… Все бумажные следы работы я мелко порвал, сложил в пепельницу и сжег.
Так… Чисто? Чисто. Осталось только сам штамп спрятать. А то придут дяденьки в красных фуражках, постучать в дверь — а у меня тут готовая статья лежит.
В дверь постучали.
[1] От стереотипной присказки «таки да» или «таки», которую, имитируя еврейский разговор, вставляют в тему и не в тему
[2] Сапожниками в СССР пятидесятых очень часто были ассирийцы.
[3] Доброе пожелание на арамейском, языке, на котором говорят ассирийцы. По смыслу «Всего доброго», дословно — «Живи вечно»
[4] Намек на шутку «Я красил полы в комнате с закрытыми окнами. Но потом пришли фиолетовые гоблины и сказали, что окна лучше открыть».
Глава 56
Сердце с силой ударилось о ребра изнутри, раз и другой, как будто попыталось сбежать менее банальным путем, чем через пятки.
Ноги ослабли, став натурально ватными. Можно сколько угодно мысленно готовиться к тому, что за тобой придут, но когда придут на самом деле — ты нифига не будешь готов.
Взгляд заметался, как любовник по пустой спальне.
Бумага? Вся сгорела, пепел перемешать!
Обрезки резины в кульке? Не улика, не улика!
Самодельный штамп на подоконнике? О, вот это улика из улик, при наличии его — можно пепел и не мешать, на него все равно никто не взглянет.
Стоп.
С чего я вообще решил, что это за мной… в смысле, что это из милиции, из КГБ, из органов, в общем? Я, кажется, нигде не светился, не палился, чтобы связать меня с украденным на другом конце страны паспортом или с попяченными на пляже штанами — это надо быть ясновидящим Шерлоком Холмсом.
Может, это просто кто-то соль ищет? Ага, почти в полночь. Хотя… В студенческих общежитиях жизнь не останавливается никогда, ко мне, в прошлом мире, один раз постучались в три ночи спросить, нет ли у меня сырых куриных яиц. И да — я не спал.
Стук повторился. Аккуратный, вежливый, совсем не похожий на грохот сотрудников внутренних органов — которые, надо сказать, грохочут не из желания напугать, а чисто по практической надобности, потому как вежливый стук можно и не расслышать.
— Кто там? — спросил я с замиранием сердца, подойдя к двери.
— Ершан… — почти прошептали из-за нее.
Ершан! Ты… ты… нет, ты не олух царя небесного, ты из тех личностей, которым не придумали приличных названий.
Я же забыл! Забыл про то, что обещал прийти к Нитке!
— Подожди секунду, я штаны натяну!
— А, ты уже спать лег… — судя по помрачневшим интонациям, Ланита собралась уходить.
— Нет! Стой!
Я в несколько быстрых движений завернул штамп в бумажный листок — его бы еще скотчем для верности обмотать, эх, где тот скотч…[1] — вместе с кульком с резиновым мусором швырнул его в вещмешок, и прыгнул к двери, грохоча ключом.
Не ушла.
— Ты говорил… Что придешь…
Нита комкала в руках белый платок. Она ждала моего прихода, а я, я все забыл…
Меня загрызла совесть. Девчонке и так тяжело, а тут еще единственный человек, на которого она могла бы опереться, продинамил.
— Прости, пожалуйста, Нита. Я тут занялся одной вещью… И потерял счет времени.
Почти не соврал, кстати.
— А это тебе.
Ланита недоуменно посмотрела на протянутую ей зеленоватую бутылку лимонада. С маленькой полукруглой этикеткой у горлышка, на которой было написано «Ситро». Посмотрела — и засмеялась.
— Я решил, что дарить цветы — как-то глупо, — пожал я плечами.
— И пошло, — кивнула она, — И… и глупо. Моей соседке один кавалер… твой сосед, кстати…
Арман, значит, уже пошел окучивать абитуриенток.
— … принес цветы. Она потом их в вазочку поставила, понюхала и сказала: «Лучше бы он кусок сала принес. Цветы постоят и завянут, а я есть хочу».
Надо будет намекнуть нашему казанове на беспроигрышный вариант ухаживания за студентками.
— Я подумал, что покушать у тебя есть, от алкоголя ты отказалась, а угостить тебя чем-то я хотел. Ну и… вот.
Я протянул ей лимонад и достал из-за спины газетный кулек с вишнями.