— Вот здесь мы жили, — показала Манара.
Из кухни выглянул мужчина в белом фартуке, толстенький, кругленький, как сдобная булка:
— Маночка, Градик, какими судьбами! Подходите, я вам компота плесну! И вы, молодой человек, тоже давайте, не стесняйтесь! — он, сильно подволакивая ногу, скрылся за кухонной занавеской.
— Это дядя Брощ, из пятой комнаты. Он раньше куком был на корабле…
— Коком, — поправила его Ниса-Длинныйчулок.
— Куком. Кок — это у стиляг на голове, а дядя Брощ — кук[2], — заупрямился Градей.
По тем же слухам, в коммуналках должна быть вечная грызня между соседями, соль в компот, сахар в борщ, все такое… Но в данной конкретной коммуналке об этой славной традиции, похоже, не слышали.
Яблочный компот от «кука» был выше всяких похвал — даже несмотря на то, что горячий — но Ниса твердо решила напоить нас всех чаем и такая мелочь, как два стакана компота в каждом, ее остановить не могла. Лопните, но выпейте.
Мы прошли в дальнюю слева комнату, большую, надо сказать, квадратов шестнадцать, примерно. Посередине — стол, с белой скатертью, в двух углах, за ширмами — кровати, несколько шкафов, в углу справа — еще один стол, кухонный. На стене — ковер. Узкое окно, с широким подоконником, заваленным стопками книг.
Я опасался знакомства с родителями Нисы, но потом сообразил, что сегодня — понедельник, шестнадцатое августа, они все на работе.
— Садитесь, садитесь!
Ниса вытащила из-под кухонного стола ящик из уголков, со стальным баллоном внутри, бухнула его на стол, забулькала бутылкой, по комнате поплыл узнаваемый запах керосина.
А, так это керосинка. Или примус, не знаю, чем они друг от друга отличаются[3].
Керосинка пыхнула и загорелась полушарием голубого огня, прямо как на газовой плите. Хм, вроде бы девочка что-то говорила про «керогаз», может, это на комбинированном топливе работает, керосин в смеси с газом. Тем более, примус должен как я смутно припоминаю из прочитанного, шуметь, а эта конструкция горит бесшумно[4]. Если не считать пения закипающего чайника.
Пока чайник закипал, я узнал, почему Градей — Лакт. Оказывается, это не имя, а школьное прозвище, которое он получил потому, что первого сентября пришел в школу белым, как сметана, болел, было не до загара. Сначала его называли Молочком, потом — Сахаром, потом оба прозвища слились в Молочный Сахар, а потом кто-то из всезнаек-одноклассников сказал, что молочный сахар — это лактоза. А потом лактоза сократилась до Лакта.
А потом за меня взялись два маленьких гестаповца. По крайней мере, допрос, учиненный ими, именно такие ассоциации вызывал.
— Дядя Ершан, а сколько тебе лет?
— Семнадцать.
— Так ты моложе Манары⁈
— Ну… да.
— А можно называть тебя просто Ершан?
— Можно.
— А ты откуда?
— Из Талгана.
— А ты крокодилов видел?
— Видел.
— А они большие?
Я изобразил пальцами шар примерно сантиметров десяти в диаметре:
— Вот такие…
— Ууу…
— … у них глаза.
— Ооооо!
— А ты где был в войну? А Манара была в эвакуации!
— А ты где учишься?
— А ты в армии был? А почему?
— А тебя папа воевал?
— А он еще жив?
— А мама?
— А ты где живешь?
— А хочешь пожить у нас?
В этом месте я пытался одновременно отпить горячий чай и украсть из корзины пряник, поэтому подавился и закашлялся.
— Где — у вас? — просипел я.
— У нас, в Малой Нуте. Нам большую квартиру дали и там диван есть…
— Боюсь, ваши мама и папа будут против…
— Не будут, они в командировку уехали.
— На Луну, — хихикнула Манара, до этого момента сидевшая, притаившись.
— Манка!
— Когда Градик был маленьким, он услышал, что папа уезжает в командировку на месяц и всем рассказывал, что папа полетит на луну.
— Манка!!!
Нормально так. Нет, то, что родители уехали, оставив детей одних — еще так-сяк, в конце концов Манара практически взрослая. Но вот так запросто приглашать незнакомого человека в гости…
— Ершан, ну так как, поживешь у нас?
На меня с надеждой смотрели глаза Градея, и с искренним интересом — глаза его сестры.
Может, и правда…?
[1] Байка эта кем только не рассказывалась, в том числе и Задорновым. Краткая суть: в колледже студенты выпустили ТРЕХ поросят с написанными на спине номерами «1», «2» и «4». Четвертого поросенка под номером «3» полиция кампуса искала несколько дней.
[2] Кок, конечно, то есть — корабельный повар. Прическа у стиляг, в виде взбитого хохла — тоже кок. Омонимы Градей, видимо, еще не проходил. Или проходил, но мимо.
[3] Керогаз это, вообще-то. Нагревательный прибор для приготовления пищи, работает на керосине. Как и керосинка и примус, но это — три разные вещи. В керосинке горит керосин на конце фитиля, как в керосиновой лампе, в примусе — керосиновые пары, подаваемые нагнетанием воздуха под давлением.как в паяльной лампе, в керогазе — керосиновые пары в смеси с воздухом (поэтом и кероГАЗ), подаваемые испарением с фитиля (сам фитиль при это не горит)
[4] Примус при горении действительно сильно шумит, но, как уже было объяснено это — не примус, а керогаз.
Глава 67
Да неее… Ну правда — срываться с уж оплаченной комнаты, переезжать куда-то в Новогребенево, еще неизвестно, как отреагируют родители на то, что их дети притащили не собаку, не ежика, не хомяка — талганского бомжа. Плюс — жить в одной квартире с взрослой девушкой… Мне-то, положим, пофиг, но что скажут соседи, с которыми ей жить и дальше?
Я вежливо отказался, Градей немного меня поуговаривал, но я видел глаза Манары, в которых сменялись испуг и облегчение, в зависимости от того, отказывался я, или ее брат начинал новый раунд.
В итоге сошлись на том, что я обязательно — всенепременно! — приду к ним в гости. Как-нибудь. Когда-нибудь.
Нет-нет, пора и честь знать. А то меня, того и гляди, энергичные детки начнут уговаривать на что-нибудь еще. К тому же мне не очень хочется объяснять родителям девочки, кто я такой и откуда вообще взялся.
Благо, и дождь закончился.
На улице пахло сыростью и мокрой листвой. Я сдвинул тюбетейку на затылок и, прищурившись, взглянул на солнце, прикидывая, успею ли я сегодня добраться до комиссионки, или уже завтра с утра? Нет, не по солнцу, разумеется, прикидывая, я вам не Данди-Крокодил[1], просто размышляя.
На лавочке во дворе несколько парнишек в кепках терзали гитару:
Идут-сутуулятся,
Вздымаясь в уулицы,
Давно знакоомы им и штоpм, и гpад…
И клеши ноовые, палуметpоовые
Палощет веесело начной пассат[2]!
Что-то знакомое, но в таком «исполнении» песню наверняка не узнал бы и сам автор.
Струны тренькнули и замолчали, пацаны посмотрели на меня.
— Привет, бродяги, — я сдвинул тюбетейку обратно на лоб.
— Здрасьте, — нестройно прозвучало в ответ, но я уже тихонько двинулся со двора, пока пацаны не решили выяснить, кто я и с какого раёна.
— Так что, столик неси, Ершаник, даже не задумывайся, дядя Морей не обманет.
Конечно, не обманет. Но и себя не забудет. Ладно, за сто рублей, так и быть — принесу.
— Что еще у тебя есть?
Я перелистнул тетрадку:
— Картина. Девочки бегут от грозы[3]. Небольшая.
— Пыльная, небось?
— Не без этого.
Оценщик продолжал делать вид, что верит в то, что я притаскиваю ему вещи из какой-то кладовки, но уже впрямую намекал, что в курсе, где я их беру. Да и черт с ним.
— При всем моем уважении, Ершан, не больше двадцати.
И пес с ней тогда. Дальше.
— Картина. Три богатыря…
— Да ты что? Подлинник⁈
— Не знаю… — осторожно начал я. Вдруг и вправду подлинник. Я не знаю историю этой картины, вдруг ее воровали, как «Джоконду»[4]? Впрочем, подлинник я не видел, вдруг его украсть так же просто, как «Пришествие Христа»[5]?
— Ершан, друг мой, ты приносишь очень интересные вещи, за которые дядя Морей благодарит тебя изо всех сил… Но нельзя же быть таким… ммм… неинтересующимся творчеством человеком! Картина Лопалова «Богатыри» как была передана в галерею купца Останцова полвека назад, так там и находится до сих пор.
— Еще двадцать рублей?
— Они самые.
Ладно. А пять старушек — рупь[6]. Дальше.
— Картина. Улица города, гуляют прохожие. Небольшая…
Глаза Морея сощурились:
— Интересно… А поподробнее? Что изображено?
— Ммм… — я задумался, — Улица. Брусчатка, желтоватая такая. Да и вообще цветовая гамма картины — желтая…
— Вот! Общение со мной уже начинает плодотворно на тебя влиять, ты уже выучил такой термин, как «цветовая гамма»! Ладно, это я так, шучу по-стариковски… Продолжай.
— Прохожие гуляют. Немного. Несколько женщин, такого… нем… неместного вида: в чепцах и белых фартуках, платья до земли. Дома тоже иностранные, окна узкие, крыши черепичные. По центру — угол улицы, на нем стоит башенка, круглая, с куполом как у церкви…
Оценщик задумчиво забарабанил пальцами.
— Знаешь что, Ершан… — наконец сказал он, — Другого пока не надо. Неси ее. Сюжет картины мне неизвестен, значит, скорее всего, не репродукция. Может, конечно, какая-то дешевая мазня ремесленника, а может — и нет… Чего только наши солдаты после войны в вещмешках не приносили…
[1] Намек на сцену из фильма 1986 года «Крокодил Данди», в котором австралийский охотник Данди, с удовольствием ездящий по ушам городской девушке, на вопрос «Сколько времени?» смотрит на солнце и дает точный ответ. Предварительно подсмотрев время на часах у той самой девушки.
[2] Первоначальный вариант песни «В Кейптаунском порту», написанный в 1940 году.
[3] Картина Маковского «Дети, бегущие от грозы» 1872 года. Репродукция этой картины, понятное дело, они были популярны.
[4] Картину Леонардо Да Винчи «Джоконда» украли (если кто не в курсе) в 1911 году и вернули на место только в 1914-ом.