исал приговор.
Жаль, как он только что сказал.
Вдвойне жаль, что это именно Кларенс, мое с ним общение до сих пор оставалось в рамках вежливого нейтралитета. Но никуда не денешься, играть придется теми картами, что выложены на стол.
И конечно же – тем козырным джокером, что припрятан у меня в рукаве, именно на запланированный расклад; в другой ситуации не сыграл бы, а вот сейчас на него вся надежда.
Еще по рассказу Магды Крамер, Сорок Третьей, о том, кем, вернее, ЧЕМ были аборигены долины у озера святой Береники, о том, чему их учили, – я заподозрил, как именно старшие командовали своими подопечными. В смысле, те старшие, которые сами без сверхспособностей, доктор Лангер и капитан Грессерхольт. В черной тетради нашлось полное подтверждение данной версии, обстоятельная тевтонка все прописала открытым текстом: старый добрый гипноз еще в детском возрасте и ключ-фраза. По простейшему принципу.
Я не знаю, понимает ли Россиньоль русский язык. Да, вроде бы именно этот персонаж в восьмом году взял себе айдишку Жана-Оливье-Роже-Актеона – настоящий-то наверняка к тому моменту был уже покойником, стажировка у бандитос Угла, однако, тут и светлого нацистского воспитания не нужно. А вот дальше, с обретением или, возможно, созданием себе двойника... кто именно из них изображал из себя агента Жору, который работал в том числе в Москве, а кто – Ансельма, главного силовика банды "Бланшфлер", – гадать не возьмусь, даже если очень попросят. Человека с идентификационной картой Жана-Оливье-Роже-Актеона вроде отправили в портофранковский морг еще три недели назад, а "бланшфлерца" Ансельма парижские жандармы тогда же внесли в красный список "федерального розыска"; да только спевшаяся парочка Россиньолей периодически менялась документами, представляясь друг другом, чему тоже имеются свидетельства... Так что не будем рисковать и возьмем язык оригинала.
А жаль, по-русски фраза-ключ, на какое-то время делающая старшим того, кто ее произносит, безусловно, звучала бы гораздо забавнее, благо интонация один в один – мультяшный Главный Черт в исполнении Басова.
– Vierundvierzigste![105]
Смотрю прямо в глаза Россиньоля. Может, виновато мое воображение... а может, все-таки прав был Джонс, именуя Голос и все сопутствующее хозяйство – мистикой, ну а кому ж еще, массаракш, с этой многострадальной мистикой работать, как не Чернокнижнику. Но взгляд становится совершенно пустым, и Сорок Четвертый – который много лет назад сбежал от старших, сбежал от уготованной ему участи экспериментального материала, однако так и не сумел сбежать от себя самого, – послушно ответствует:
– Zu Befehl![106]
Черт его знает, понимает ли немецкий "присматривающий" за нами Джори, но если даже и нет, затягивать нельзя. По-немецки же сообщаю:
– Моя группа должна быть спасена. Работай.
Кси-Кам, оз. св. Береники. Вторник, 17/09/22, 18:45
Как именно работать, я Россиньолю не указывал. Хотя самый простой вариант, по мне, был бы – подойти к Кларенсу, который тут главный, "взять под контроль" и убедить его все отменить. В смысле пусть они себе летят куда-нибудь еще, а мы тихо-мирно закончим свои дела, завтра-послезавтра вызовем вертушку месье Дюмона – и домой.
Он выбирает иной способ, просто сказав неандертальцу-Джори – уже на английском, разумеется:
– Все орденцы – враги, убей их.
Так и хочется проорать вслед за Странником-Сикорски: "Dummkopf!"[107] – но времени на это категорически нет. Падаю где стоял, перекатом вжимаюсь в крошечную ложбинку слева, ввинчиваясь в каменистую землю и отчаянно жалея, что когда мы с Грачом собирали багаж в экспедицию, бронеразгрузку и шлем сочли ненужной тяжестью и снова оставили дома. Сейчас бы в самый раз.
Вопли, пальба, свист пуль, гранатные разрывы...
Спустя целую вечность по субъективному времени и, наверное, минуты четыре по часам, которые не зависят от количества адреналина в крови, в ушах отдается только буханье сердца, не сопровождаемое шумами отчаянной перестрелки. Приподнимаю голову, сплевываю пыль, неведомо как набившуюся в рот, осматриваюсь и встаю уже в полный рост. Мда-а... как там у братьев сказано, "было видно, где он шел"[108] – лаконично, обтекаемо и, массаракш, выразительно точно. Конечно, в том контексте фигурировал персонаж из мира Полудня, у которого были два меча, а не огнестрел, однако эффект примерно одинаковый. Бронежилеты у десантников – армейского класса, такие должны держать выстрелы не то что из пистолета, но и из автомата... а оружейники "Хеклер унд Кох" как раз и создавали свою трещотку дырокольного калибра "четыре и шесть" с расчетом на прогрызание бронепластин при работе "на штурмовой дистанции", то есть практически в упор, особенно если очередями. Пока "внезапно сошедший с ума" Джори расстреливал сослуживцев – димахером, с обеих рук, – конечно, десантники не стояли безвольными куклами, ответный огонь еще как был, и уклониться от всех их пуль он не сумел, а кевларовый жилет скрытого ношения от автоматных пуль защищает так себе... Да только этого оказалось недостаточно, чтобы остановить штурмовика-неандертальца. Опустошив обе трещотки, Джори уронил их, метнул парочку гранат, взялся за пистолеты и добил Кларенса и пилота уже в вертолете, где только и затих, ткнувшись мордой в пол.
Сцена, достойная любого милитарного боевика категории Б. На экране с удовольствием пересмотрел бы во всех подробностях. Вживую... пробирает, массаракш, особенно с учетом, что я в двух шагах от центра событий, а пули и осколки сохраняют убойную силу на куда большей дистанции. Меня вроде бы не зацепило, ушибленные при падении плечо и бок не в счет.
Сорок Четвертый лежит где лежал, на спине, созерцая небосвод детским таким, безмятежным взглядом. Окровавленные ладони сложены на животе. Жив. Но – ненадолго, скорее всего, пуля или осколок в кишки да без нормального врача в пределах досягаемости... первую-то помощь Грач или егеря окажут без проблем, а что серьезнее – увы. Это другому персонажу Полудня вольно было расписывать, какие-де на самом деле жизнестойкие органы – сердце, печень[109]; чтобы выжить после такой раны, надо быть именно что суперменом из мира Полудня, а юберменши с озера святой Береники конкретно в плане физиологии организма и регенерационных способностей мало отличались от общечеловеческой нормы...
Ко мне подбегает Чекан, рванув за плечо, разворачивает лицом к себе – и отшатывается, аж рука дернулась к поясу то ли за пистолетом, то ли за рацией. Что уж там прочел у меня на физиономии старший лейтенант егерей, прошедший десятки, если не сотни боев – не знаю; достав фляжку, выливаю в горсть чуток воды и с силой растираю лицо. Как следует умоюсь уже потом.
– Все целы? – не узнаю собственного голоса, сиплый, каркающий.
– Царапины. Лист поймал рикошетом в ляжку, Грач приложился мордой об камни и сломал нос.
– Нормально. Глянь, что у этого? – киваю на Сорок Четвертого.
– Ничего хорошего, – отвечает Чекан, но подходит к раненому.
– Ничьего хорошьего, Влад, – соглашается Россиньоль, по-русски он говорит хоть и с акцентом, но более чем разборчиво. И разумеется, понимает все сказанное другими. – Безь хирурга – всье.
Чекан через пару минут кивает.
– Часок еще будет в сознании, дальше может протянуть на промедоле, но без хирурга и правда все.
Сорок Четвертый одаряет его по-детски светлой улыбкой.
– Не бесьпокойтесь. Идите.
Егерь дергается, аки кукла на ниточках, послушно встает и уходит. Снова – Голос? В таком случае лучше бы никого к Россиньолю не подпускать. Оставлять умирать в одиночестве – нехорошо, пусть жил человек, мягко говоря, не идеально, однако именно нам от него никакого вреда, кроме пользы, не было. Посижу рядом сам, если вдруг что – авось моя блокировка поможет. Должна защитить.
Кси-Кам, оз. св. Береники. Вторник, 17/09/22, 19:30
Говорить по-русски Россиньоль мог бы, но это – напрягаться. Что для того, кто одной ногой уже в краю вечной охоты, совершенно излишне, благо его родной немецкий мне отлично знаком.
– Есть одна просьба, – говорит он, сходу отбросив любые церемонии, просто на "ты". И правильно, мне не до политесов, а уж ему и подавно.
– Какая?
– Счет в Банке Содружества, соответствует номеру моей айдишки задом наперед...
– Которой из айдишек? – прерываю я.
– Которая Ансельма Россиньоля, ее ты наверняка знаешь. Доступ к счету без документов, по условному паролю "hic sunt bestii". Пятую часть возьми себе за труды, а остальное должна получить моя дочь к совершеннолетию.
– "Здесь обитают чудовища"? – хмыкнув, перевожу с латыни. – Написал бы нормальное завещание, не пришлось бы полагаться на неведомо чье слово.
– У дочки основным опекуном – мамаша. Собственно, сейчас считается единственным родителем, я-то был тогда... под другим именем, и по всем документам давно покойник. Как опекун, она автоматом получила бы доступ ко всем счетам. А у этой бабы потрясающий талант пускать на ветер любые деньги, причем ладно бы на роскошную жизнь, а то вообще непонятно на что. Имел опыт... Лучше так.
– Ладно. Как зовут твою девочку и где ее искать?
– В Техасе, на ранчо Саттонов под Нью-Галвестоном. Барбара. Фамилию ей давала мамаша, так что по айдишке она Робертс.
Массаракш.
– Я что же, действительно тебя в порту Галвестона видел? Вечером шестого числа, кажется?
Россиньоль качает головой.
– Нет, Влад, этот мир определенно был слишком тесен для нас двоих... нельзя так часто сталкиваться локтями.
В чем-то он, конечно, преувеличивает, однако – спорить не стану. Поскольку в его случае само собой напрашивается лаэртовское "ты обречен и нет тебе спасенья, всей жизни у тебя на полчаса"...