— О да, ее возложили на меня, когда я убил своего брата. — Он положил руку на лоб. — Здесь, вы знаете… Все ее видят, и вы тоже увидите, если посмотрите внимательно, миссис Верлен. А если даже и не увидите, то найдутся доброхоты, расскажут и объяснят, как ее следует искать.
Я сказала:
— Вы не должны так говорить. У вас такие горькие мысли…
— Горькие? — Он широко раскрыл глаза и засмеялся. — Нет, всего лишь реалистичные. Вы поймете. А если каинова печать стоит на человеке, смыть ее можно только чудом.
Солнце сверкало на воде, словно гигантская рука разбросала по ней бриллианты. За слепящей полоской воды угадывались мачты в Гудвиновых песках. Я смотрела на отдаленные города, и с этого места казалось, будто дома сбегали прямо в море.
Мы оба молчали.
Во дворе мы расстались, и я направилась в свою комнату, растревоженная встречей.
В тот же день позднее, когда выдалось свободных полчаса, я пошла в сад. У меня уже была возможность осмотреть его как следует, и, хотя я восхищалась террасами и цветниками, любимым местом стал маленький огороженный садик, который я обнаружила в день приезда. Одна стена скрывалась под сочной зеленью дикого винограда, и я представляла, каким ярким алым пятном придет сюда осень. Здесь царил покой, а мне было так необходимо остаться в одиночестве и подумать, ибо Нэйпир Стейси взволновал меня куда больше, чем я могла допустить.
Я сидела несколько секунд на скамье, глядя на пруд с лилиями, когда вдруг почувствовала, что не одна.
Среди зеленых кустов в дальнем конце сада стояла мисс Стейси, и так тихо, что я ее не заметила. На ней было зеленое платье, сливавшееся с листвой. Мне стало не по себе, когда я поняла, что она, должно быть, наблюдает за мной.
— Добрый день, миссис Верлен, — прокричала она весело. — Это ваше любимое место, я знаю. — Встав на цыпочки, она застенчиво погрозила мне пальцем. Я увидела в ее волосах зеленые бантики — в цвет платья.
Она, должно быть, заметила мой взгляд, потому что легко прикоснулась к ним.
— Когда я надеваю другое платье, то меняю и бантики. У меня есть бантики к каждому.
Удовлетворение проступило на ее лице, как будто она приглашала и меня восхититься ее вкусом. Ее движения и голос были такими молодыми, что я опять поразилась, увидев вблизи коричневые старческие пятна на шее и руках и морщины вокруг голубых глаз. Сейчас она выглядела даже старше, чем всегда.
— Вы изменились с тех пор, как приехали сюда, — заявила она.
— В самом деле? Разве это возможно? За такое короткое время?
Она села рядом.
— Здесь так тихо, спокойно. Это прелестный маленький садик, вы согласны? Ну, конечно, согласны. Такое ощущение, что ты отрезан от мира. Но на самом деле это совсем не так, вы знаете.
— Конечно.
— Вы это поймете. Вы кажетесь мне очень умной, миссис Верлен. Думаю, вы знаете еще многое помимо музыки.
— Благодарю вас.
— И… я рада, что вы приехали. Я определенно решила написать ваш портрет.
— Вы очень любезны.
— О, это может оказаться совсем нелюбезным, — она рассмеялась. — Некоторые художники совсем не любезны и не добры. По крайней мере, так думают их модели, потому что они пишут то, что видят, а моделям как раз это, может быть, хотелось бы скрыть.
— Ну, мне-то будет интересно узнать, какой вы видите меня.
Она кивнула:
— Еще не сейчас… Нужно немного подождать.
— Мы встречались всего один раз.
— Но я-то много раз вас видела. Вы мне очень интересны, миссис Верлен.
— Благодарю.
— И опять же, все может обернуться против вас. Многое зависит от обстоятельств.
Она сжала руки, как девочка, не желающая выдать свою тайну. Вот еще один член семейства, приводящий меня в смущение.
— Я видела, когда вы сегодня пришли, — и она закивала, как китайский болванчик. — С Нэйпиром, — добавила она.
Я осталась довольна, что смогла не покраснеть и не выдать своего замешательства.
— Мы встретились случайно, на римских развалинах, — сказала я довольно поспешно и тут же поняла, насколько глупо что-либо объяснять. Будто я извинялась.
Она еще три-четыре раза кивнула, что, как я поняла, должно означать, что она достаточно мудра и все понимает.
— Вас эти развалины очень интересуют, миссис Верлен?
— А кого они не интересуют? Они предмет всеобщего интереса.
Она повернулась ко мне и застенчиво взглянула из-под сморщенных век.
— Но некоторые интересуются гораздо более прочих. Вы не можете не согласиться с этим.
— Несомненно.
Она поднялась и опять сжала руки.
— Я тоже могу показать вам кое-какие развалины… совсем рядом. Хотите взглянуть на них?
— Развалины? — переспросила я.
Она поджала губы и кивнула.
— Пойдемте, — она протянула руку, и мне пришлось взять ее. Рука оказалась холодной и мягкой. Я отпустила ее, как только это показалось удобным.
— Да, — произнесла она, — у нас тут тоже есть развалины. Теперь, если вы так интересуетесь нами, вам пора на них посмотреть.
Она проскользнула к кованым железным воротам, открыла их и застыла в нерешительности, как фея из сказки, с таинственным выражением на лице. Я уловила ее волнение и спросила себя, почему в этом доме все так необычно.
— Развалины, — прошептала она как бы про себя… — Да, пожалуй, это можно было бы назвать развалинами. Не римские, конечно, а вполне современные. И в самом деле, почему бы семье Стейси не иметь собственные развалины по примеру римлян, — она хихикнула.
Я прошла через ворота, она закрыла их и догнала меня, а потом засеменила впереди, показывая дорогу и иногда оборачиваясь, чтобы улыбнуться мне своей детской улыбкой.
Мы пробрались через кустарник в ту часть сада, где я еще ни разу не была. Затем прошли по тропинке и вышли к ельнику, небольшому, но с толстыми, разлапистыми, густыми елями.
Между деревьями вилась тропинка; мисс Стейси семенила впереди, я шла следом, сомневаясь, так ли уж слегка она “не в себе”.
Но вот наконец я увидела цель путешествия. Это было похоже на круглую белую башню. Мисс Стейси прибавила шагу.
— Смотрите, миссис Верлен, — позвала она, — вот эти развалины.
Я поспешила за ней и увидела сруб, изнутри весь почерневший от пламени.
Сруб не был большим, просто одна круглая стена. Крыша частично разрушена, и сквозь нее просматривалось небо.
— Что это? — спросила я.
— Сруб, — ответила она замогильным голосом. — Сгоревший сруб.
— Когда он сгорел?
— Не очень давно, — и добавила многозначительно. — Когда Нэйпир вернулся.
— Что же это должно было быть?
— Маленькая часовня в лесу… хорошенькая маленькая часовенка, в честь Бомона.
— Вы хотите сказать, памятник?
Ее глаза вспыхнули:
— Как вы проницательны, миссис Верлен. Конечно, памятник, памятник Бью. После убийства отец велел построить часовню, чтобы он мог приходить сюда… или мы… помолчать среди этих безмолвных лесов, думая о Бомоне. Она простояла здесь несколько лет, а потом…
— Сгорела, — продолжила я.
Мисс Стейси подошла ближе и прошептала: — После возвращения Нэйпира.
— Как она сгорела?
Ее глаза загорелись гневом:
— Случайно. Нет… не случайно, а по злому умыслу.
— Вы хотите сказать, что кто-то сделал это намеренно? Но почему? Для чего?
— Из ненависти к Бью. Потому что Бью был красив и добр. Вот почему.
— Вы полагаете, что?..
Я заколебалась, а она хитро сказала:
— Продолжайте, миссис Верлен. Я полагаю?..
— Что кто-то сделал это намеренно? Я не вижу, кому это могло понадобиться.
— Здесь есть очень многое, миссис Верлен, чего вы не видите. Я хочу предостеречь вас.
— Предостеречь?
Еще один клоунский понимающий кивок:
— Нэйпир сжег ее, когда вернулся, ведь мы любили приходить сюда и вспоминать о Бомоне, чего он не выносил. Тогда он избавился от нее… как избавился от Бомона.
— Как вы можете так уверенно говорить? — спросила я почти зло.
— Я хорошо помню. Однажды вечером… было уже темно. Я почувствовала у себя в комнате запах дыма. Я первая это обнаружила. Я вышла из дому и сначала не поняла, откуда идет запах. Потом увидела… бросилась бежать… и бежала, бежала к ельнику, а там… эта прекрасная часовня… а вокруг летают искры… Я созвала всех, но было уже поздно, пожар не удалось потушить. Теперь это сруб и ничего более.
— Наверное, здесь было очень мило, — сказала я.
— Да, замечательно. Здесь царил мир и покой. И мой дорогой Бью был здесь. Вот почему Нэйпир не смог этого перенести. Вот почему он ее сжег.
— Но ведь нет никаких доказательств, — начала я и остановилась, а затем торопливо добавила: — Я должна еще подготовиться к занятиям, так что, пожалуй, мне пора.
Она рассмеялась.
— Похоже, вы собираетесь оправдывать его. Я же говорила, вы еще встанете на его сторону.
Я сказала холодно:
— Не в моих правилах вставать на чью-либо сторону, мисс Стейси.
Она снова засмеялась и сказала:
— Да ведь нам часто приходится делать то, что не в наших правилах, не так ли? Вы вдова. Я в некотором роде тоже, — ее лицо неожиданно омрачилось и стало совсем старым. — Я понимаю… А он… ну, что ж, некоторых привлекает зло.
Я сказала резко:
— Решительно не понимаю вас, мисс Стэйси, и мне в самом деле нужно работать. Благодарю, что вы показали мне эти… руины.
Я повернулась и быстро ушла. Разговор с ней произвел на меня не только неприятное, но и отчетливо зловещее впечатление.
Двумя днями позже произошло еще более неприятное событие.
Я направилась в классную, разыскивая Эдит, и уже хотела открыть дверь, как вдруг услышала ее голос, почти крик, в котором слышалось страдание:
— А если я не стану, ты расскажешь? О… как ты можешь!
Меня потрясли не столько слова, сколько душевная мука, с которой они были произнесены.
Я остановилась, не зная, что предпринять. Не хотелось, чтобы кто-нибудь решил, будто я подслушиваю. Все-таки в доме я новый человек и, возможно, излишне драматизирую ситуацию. Не стоит в этих девочках видеть больше, чем просто детей.