Этот момент был гораздо более важным, чем мне подумалось тогда. Сколько раз впоследствии я ругала себя, что не осмелилась войти в комнату. Вместо этого я тихо и осторожно удалилась.
Эдит ссорилась в классной с кем-то, кто угрожал ей.
Оправдать меня могло только то, что я считала их детьми.
Полчаса спустя, когда я занималась с Эдит, она играла так ужасно, что я даже подумала: “Она никогда уже не будет играть лучше”.
Но она, конечно, обезумела от страха.
Глава четвертая
Я опять сидела в комнате, соседней с комнатой сэра Вильяма, и играла для него. Сперва “К Элизе”, а затем ноктюрны Шопена. Мне казалось, здесь играется лучше всего, может быть, потому, что комната принадлежала прежде той, которая, как и я, любила музыку, и поэтому здесь сохранилась некая благоприятная аура. Пьетро опять посмеялся бы над моими фантазиями. “Артист не нуждается ни в какой особой атмосфере, — говаривал он, а сам ее создает.”
Образ Пьетро тускнел в моей душе, когда я думала об Изабелле, матери Нэйпира, которая любила музыку, могла стать известной пианисткой, но оставила честолюбивые мечты ради замужества. Да, судьбы наши в чем-то схожи. Но у нее было двое сыновей, одного из которых она любила гораздо больше, чем другого, и когда любимый сын погиб, она взяла ружье и ушла в лес…
Отыграв час, я остановилась и направилась к дверям. Миссис Линкрофт, сидевшая с сэром Вильямом, попросила меня зайти и кивком пригласила сесть.
— “Сэр Вильям хочет поговорить с вами”, — сказала она.
Я села рядом, и он медленно повернулся ко мне.
— Ваше исполнение берет за душу, — сказал он. Миссис Линкрофт на цыпочках вышла из комнаты и оставила нас вдвоем. — Оно напоминает мне, — продолжал он, — манеру моей жены. Правда, она играла не так блестяще.
— Наверное, у нее было меньше практики.
— Да, конечно. Ее обязанности хозяйки…
Я поспешно произнесла:
— Да, разумеется.
— Как вы находите своих учениц?
— У миссис Стейси есть некоторые способности.
— Незначительные, да?
— Достаточные, чтобы получать огромное удовольствие от игры на фортепьяно.
— Понимаю. А остальные?
— Их игра… удовлетворительна.
— Что ж, и это неплохо.
— Даже очень неплохо.
Мы замолчали, и я, решив, что он задремал, вознамерилась удалиться на цыпочках.
Я уже поднялась, как он вдруг сказал:
— Надеюсь, вам здесь комфортно, миссис Верлен?
Я уверила, что так оно и есть.
— Если что-нибудь понадобится, скажите миссис Линкрофт. Она распоряжается по хозяйству.
— Благодарю вас.
— Вы уже познакомились с моей сестрой?
— Да.
— И, наверное, нашли ее несколько странной.
Я не нашлась, что ответить, но он продолжал:
— Бедная Сибилла, в юности она пережила несчастную любовь. Она собиралась замуж, но что-то разрушилось. С тех пор она никогда не была прежней. Мы все вздохнули с облегчением, когда она снова начала интересоваться семейными делами, но прежнего благоразумия уже не проявляла. Она стала одержимой. Вероятно, Сибилла говорила с вами о наших семейных делах. Она со всеми говорит. Вы не должны принимать ее слова всерьез.
— Да, она говорила со мной.
— Я так и думал. Гибель моего сына сильно на нее повлияла. Как и на всех нас. Но на нее особенно… — Его голос упал. Он явно вспоминал тот ужасный день, когда умер Бомон… а потом и жена ушла с ружьем в лес. Двойная трагедия. Мне было так жаль его. Мне было жаль даже Нэйпира. Сэр Вильям говорил о Нэйпире, и его голос только обострял мои чувства.
— Теперь, когда мой сын женился, у нас будет немножко больше развлечений, чем раньше. Как вам известно, миссис Верлен, я хотел бы, чтобы вы играли моим гостям.
— Буду рада. Что бы вы хотели услышать?
— Решим позднее. Обычно для гостей играла моя жена…
— Понимаю, — сказала я мягко.
— А теперь это будете делать вы, и все снова станет похоже…
Казалось, он не сознавал, что уже перестал говорить. Он наклонился вперед и коснулся звонка, и миссис Линкрофт вошла так быстро, что мне стало понятно: она стояла за дверьми и слушала.
Я поняла, чего от меня ждут, и ушла.
Я начала понемногу оживать — не то чтобы чувствовать себя счастливой, но просто интересоваться происходящим вокруг. В моей душе росло сильное любопытство, объектом которого стал Нэйпир Стейси, как в Париже Пьетро был предметом моего обожания. Тогда это была любовь, теперь же — ненависть. Нет, слишком сильно сказано. Неприязнь, не более. Но в одном я была уверена: мое отношение к Нэйпиру Стейси никогда не смягчится. Неприязнь легко могла перерасти в ненависть. Он страдал из-за случившегося, и в глубине души я нисколько не сомневалась, что это был несчастный случай, но он не имел никакого права мучить свою бедную жену. Он являлся человеком, который, причинив боль себе, находит удовлетворение в том, чтобы мучить других, и я презирала его, не верила ему, он был мне неприятен. Но чтобы восстановить справедливость, скажу, что была ему благодарной: именно он заставил меня снова испытывать какие-то чувства. Возможно, мне тогда нужна была именно сильная неприязнь.
Последние недели я все меньше думала о Пьетро. Случалось часами, я уже не вспоминала его. Я была поражена тем, что оказалась способна предать свои воспоминания.
Однажды, освободившись от занятий, я решила отправиться в дальнюю прогулку, чтобы как следует обдумать перемену в себе, и тропинка привела меня к морю. Выдался яркий день, дул свежий ветер. Я с радостью наполняла легкие бодрящим воздухом.
Что мне делать дальше? — спрашивала я себя. В Ловат-Стейси я не могу остаться навсегда, положение мое здесь непрочно. Все три девочки, которым я преподаю музыку, за исключением Эдит, не отличаются способностями. Она же — замужняя женщина, у которой скоро могут появиться дети. Эта мысль поразила своей нелепостью. Нэйпир — отец… и отец ребенка Эдит! Но ведь они женаты, так что почему бы и нет? А когда она станет матерью, покажутся ли ей необходимыми уроки музыки? Я должна еще играть для гостей сэра Вильяма, но кто же станет держать пианиста на постоянном жалованье для случайных музыкальных вечеров. Нет, мое положение весьма ненадежно, и меня могут скоро уволить. А что потом? Я одна в целом мире. Денег мало. Молодость ушла. Разве мне не следует позаботиться о будущем? Но как можно знать, что тебя ждет… Однажды я уже запланировала, что мы с Пьетро будем вместе до конца наших дней. Конечно, наперед не угадаешь, но мудрые люди планируют и строят свою жизнь так, чтобы потом не сидеть без гроша в кармане.
Я пошла по тропинке, извилисто спускающейся к морю, и вышла на песчаный берег. Надо мной поднимался совершенно белый утес, еще выше находился Ловат-Стейси, но видеть его мне мешал утес, нависавший надо мной наподобие полки.
Печальные крики чаек навевали покой, и тут я услышала голос, зовущий меня: “Миссис Верлен, миссис Верлен. Куда вы идете?”
Я обернулась и увидела Алису, бегущую ко мне, с развевающимися светло-каштановыми волосами.
Она подбежала, запыхавшаяся, раскрасневшаяся.
— Я видела, как вы спускались сюда, — сказала она, задыхаясь. — И побежала, чтобы остановить. Здесь опасно.
Я смотрела на нее, не веря.
— Да-да, — повторила она. — Здесь опасно. Смотрите, — она взмахнула руками. — Мы находимся как бы в пещере. Прямо в нее заливается вода — и вы оказываетесь отрезанной еще задолго до того, как прилив достигнет своей высшей точки. Что вы тогда станете делать? — Она опять свела руки за спиной и посмотрела на нависающий утес. — Этим путем вы уже не пройдете, сами видите: вы окажетесь отрезаны и уже не выберетесь, пока вода окончательно не спадет.
— Благодарю тебя за предупреждение.
Она сказала:
— Сейчас еще все в порядке, но минут через десять начнется прилив. Пойдемте, миссис Верлен.
Она повела меня тем же путем, которым я пришла сюда, и, когда мы обогнули скалу, я увидела, как высоко поднялась вода. Она была права: эта часть берега оказывалась полностью отрезанной.
— Видите, — сказала она.
— Да.
— Здесь может быть опасно. Некоторые здесь тонули.
Я сказала неожиданно:
— А не могло это случиться с Ро… с той женщиной-археологом?
— Отчего же, это вполне вероятно. А она вас очень интересует, правда?
— В исчезновении любого человека кроется тайна, что само по себе уже интересно.
— Да, конечно. — Она протянула мне руку, чтобы помочь взобраться на скалу. — Пришла сюда и утонула. Это было вполне возможно.
Я взглянула на воду и представила, как она подкрадывается к Роме. Рома плохо плавала, и ее вполне могло унести в море.
— Но тогда ее тело должно было всплыть.
— Да, — согласилась Алиса, — но иногда тела уносит в море. Думаю, нужно соблюдать осторожность. Особенно тем, кто здесь впервые.
Я рассмеялась.
— Я буду осторожна.
— Она облегченно вздохнула и, улыбнувшись, стала прехорошенькой.
— Предпочтете дальше идти одна? — спросила Алиса.
— А ты хочешь пойти со мной?
— Только если вы не возражаете.
— Я буду рада, если ты составишь мне компанию.
Ее улыбка была ослепительной, и я опять ощутила симпатию к ней. Непонятно, почему Аллегра всегда так старается подчеркнуть, что Алиса — дочь экономки.
Она неторопливо вышагивала рядом со мной и рассказывала о цветах, росших на обочине.
— Смотрите, какие прелестные голубые цветочки, миссис Верлен. Это вероника и земляной плющ. Мистер Браун рассказывает нам и водит нас на прогулки, чтобы показать цветы. Разве не прекрасная мысль?
— Замечательно.
— Наука называется ботаника. Эдит ее очень любит. Думаю, ей очень не хватает наших уроков. Наверное, она с удовольствием пришла бы на занятия. Но замужняя леди ведь не может ходить в школу, правда? Ой, смотрите, миссис Верлен, стриж! Вон он, видите его? Я люблю приходить сюда в сумерки. Тогда можно увидеть сову. Мистер Браун рассказывал нам о птицах. Голоса у них похожи на скрип старой прялки, и они охотятся за ночными бабочками.