Я снова осторожно двинулась в путь по роще и уже различала темные силуэты развалин. Я подошла ближе и протянула руку, чтобы потрогать холодный камень. Только загляну внутрь, пообещала я себе, и сразу же пойду назад. В конце концов, здесь можно прождать целый вечер. Лучше приду сюда в следующий раз с кем-нибудь. Аллегра и Алиса, без сомнения, составят мне компанию.
И тут я услышала очень тихий шепот. Наверное, ветерок прошелестел в ветвях. Но это был не ветерок, а отчетливые звуки человеческого голоса, и доносились они из часовни. Меня с головы до ног пробрала дрожь.
Первым моим движением было бежать со всех ног обратно, но, поступи я так, я бы потом презирала себя. Передо мной решение загадки, и надо идти вперед.
Стараясь успокоить нервы, я направилась к пролому, бывшему когда-то дверью, напрягая слух.
Снова голоса, на этот раз два голоса — один высокий, другой пониже, — шептали что-то.
И тут я поняла. Эти двое вовсе не собирались изображать привидения. Они просто выбрали отдаленное место, чтобы побыть несколько минут наедине.
Голос Эдит:
— Ты не должен ехать.
Другой голос в ответ:
— Любимая, но это же единственный путь. Когда я уеду, ты забудешь меня. Ты должна постараться быть счастливой…
Не желая дальше оставаться свидетелем нежной любовной сиены, я двинулась обратно.
Эдит выбрала для свидания с возлюбленным разрушенную часовню, и, должно быть, для них это была последняя возможность встретиться, так как через несколько дней Джереми Браун уезжал в Африку.
Я тихо шла через рощу, думая о том, что это и могло быть решением загадки. Часовня являлась местом свиданий влюбленных. А огонь они зажигали, чтобы отпугнуть людей… Трудно представить себе, чтобы они это делали, но кто бы мог поверить, что Эдит — неверная жена? Хотя, заглядывая в чужую душу, часто находишь то, что меньше всего ожидаешь.
Я сразу же вспомнила Алису, с серьезным видом декламировавшую:
…Веселые мысли их выдает:
Готовят они мне сюрприз.
Я уже была у края рощи, но еще среди густых деревьев, когда надо мной вдруг нависла высокая фигура. Я резко отскочила, и на секунду мне пришла в голову безумная мысль, что сейчас я встречусь лицом к лицу с духом Бомона.
Что это был Нэйпир, я поняла почти сразу, и у меня вырвался вздох облегчения.
— Простите, если я напугал вас.
— Я всего лишь сильно удивилась.
— У вас такой вид, будто вы искали привидений. Кстати сказать, одно обитает здесь.
— Я не верю сказкам.
— Однако мгновение назад чуть не поверили. Признайтесь.
— На одну секунду.
— Кажется, вы несколько разочарованы. Вам бы хотелось встретиться лицом к лицу с привидением, не так ли? С духом моего брата, поскольку именно его считают обитающим в этой роще.
— Если бы я столкнулась с ним, то спросила бы самым строгим образом, что он вздумал здесь делать.
Он улыбнулся:
— А вы смелая женщина. Здесь, в роще… ночью… И все-таки сомневаетесь в существовании духов. А вы бы осмелились пойти сейчас в развалины и повторить сказанное?
— Я могу и там сказать то, что говорила здесь.
— Что ж, тогда прошу, вперед.
В бледном свете луны я заметила, как холодно блеснули его глаза, а губы искривились насмешливо, и вспомнила о влюбленных там, в развалинах. Интересно, как бы он отреагировал, если бы обнаружил их. Мне очень хотелось знать, но я понимала, что от визита в руины его следует удержать любой ценой. Мне-то ясно, что Эдит и Джереми Браун — невинные дети, оказавшиеся в слишком трудных обстоятельствах. Доказательством служило еще и то, что Джереми Браун готов сам отказаться от Эдит. Мне безумно хотелось защитить ее и сохранить тайну, и я сказала:
— Я не принимаю ваш вызов.
Он сардонически улыбнулся. Ну и пусть! Пусть считает меня трусихой. Какое это может иметь значение, если сохранится тайна Эдит!
— Но кто знает, что могло бы там выясниться, если бы вы все-таки пошли? — хитро спросил он.
— Я не боюсь привидений.
— Тогда почему бы вам не отправиться туда со мной… прямо сейчас?
Я повернулась и пошла, но не успела дойти до края рощи, как он догнал меня и взял за руку.
— Вы чего-то боитесь. Признайтесь.
— Уже холодно.
— Боитесь простыть?
Моим первым желанием было уйти. Но если бы он направился в часовню и обнаружил там влюбленных… что бы он стал делать? Я знала, что не должна допустить этого. И я не двигалась, не двигался и он; так мы и стояли, глядя через сад на дом.
Наконец он заговорил мягко:
— Вы же знаете, что вам не стоит бояться. Да и никому не стоит. Ведь это он меня преследует.
— Какая чепуха.
— Наоборот, если вы признаете существование духов, то все очень логично. Ведь я изгнал его из дома. Вот он и протестует против моего возвращения. Причина совершенно проста.
— Все в прошлом, — сказала я нетерпеливо. — И должно быть забыто.
— Можно ли сделать это по собственному желанию? Вы, например, можете?
— Нелегко, но можно попытаться.
— Тогда вы должны подать мне пример.
— Я?
— Да, вы, которой тоже нужно столько позабыть. — Он сделал шаг ко мне. — Разве вы не видите, как много у нас общего?
— Много? — спросила я. — Я бы сказала, что у нас очень мало общего.
— Да… вы и в самом деле так думаете. Знаете, миссис Верлен, хочу набраться смелости и возразить.
— Для этого не нужно много смелости.
— А если я стану доказывать свою правоту, вам придется запастись терпением.
— Зачем?
— Затем, что сначала будете вынуждены терпеть мое общество, а потом дать возможность привести свои доказательства.
— Мало верится, что вы так нуждаетесь в моем обществе.
— Вот здесь, миссис Верлен, я должен снова возразить.
Мне стало тревожно, и я даже немножко отодвинулась от него.
— Я вас не понимаю, — сказала я.
— Все очень просто. Вы мне интересны.
— Не вижу в этом ничего удивительного.
— Разумеется, ведь другие тоже находили вас интересной. По крайней мере, один человек. Я имею в виду вашего гения.
Я сказала резко:
— Прошу вас не говорить о нем в подобном тоне. Он действительно был гением, и дурно строить насмешки только потому…
— Только потому, что я совершенно лишен тех достоинств, которыми обладал он. Ведь это вы хотели сказать? Как же, наверное, жалко я выгляжу в сравнении с ним!
— У меня и в мыслях не было сравнивать вас. — Я смутилась. Что он хотел этим сказать? Может, это такой флирт наоборот? Вся ситуация напоминала сцену из фарса, который мы с Пьетро смотрели в “Комеди Франсез”. Его жена с возлюбленным сейчас в другой части леса, а он здесь со мной говорит загадками.
Надо бы повернуться и уйти домой. А если он вернется в рощу… Нет, наверное, я все-таки пытаюсь обмануть себя. Все-таки мне хочется остаться. Все-таки лишь одной частью души я отталкиваю его, а другой, гораздо большей, тянусь навстречу.
Нет, запутанные дела этих людей меня не касаются. Я должна помнить о своих собственных. Так я уговаривала себя, но не могла подавить отчаянную жалость к Эдит; я знала: самое ужасное, если ее обнаружат вместе с возлюбленным при компрометирующих обстоятельствах. Этот человек ни на секунду не пожалел бы ее, но что именно он сделал бы, если б вдруг обнаружил, что рогат? А если бы еще оказалось, что и не он отец ребенка, которого собирается родить Эдит, то в этом доме разразилась бы еще одна трагедия.
— Вы должны простить меня, — продолжал он между тем, и голос его стал вдруг мягким и нежным, — если я высказываюсь слишком прямо. Понимаете, мне было всего семнадцать лет, когда я убил своего брата, а моя мать из-за этого убила себя. — Я слышала, что он произносит эти слова медленно, тщательно, как бы пробуя на вкус. — А потом я уехал на край света и там жил совершенно иной жизнью… простой, даже грубой. Обществом таких дам, как вы, наслаждаться не приходилось.
— А ваша жена? — поинтересовалась я.
— Эдит — дитя, — отмахнулся он с пренебрежением.
Но я не могла позволить, чтобы ею пренебрегали.
— Она еще молода, а молодость, как вы знаете, единственный недостаток, который проходит.
— У нас нет общих интересов.
Уже второй раз он говорит об этом. Вдруг я с ужасом подумала: он сравнивает нас и дает понять, что предпочитает меня. Я подумала о матери Аллегры, об этой дикарке-цыганке. Каким же образом он домогался ее благосклонности?
— Интересы супругов становятся общими с годами, — заметила я довольно сурово.
— У вас идеализированные представления о браке, миссис Верлен. По-видимому, ваш собственный брак был идеальным?
— Да, — отрезала я. — Да.
И опять почувствовала насмешку.
— Хотел бы я повстречаться с вами до вашего замужества.
— С какой же целью?
— Чтобы понять, насколько он изменил вас. Ведь вы учились музыке, мечтали о славе. О ней мечтают все музыканты. Могу поклясться, сидя за фортепьяно, вы тогда представляли аплодисменты восхищенной публики.
— А вы… Каков ваш жизненный опыт до того?..
Я умолкла, и он закончил фразу за меня:
— … До того, как я сделал роковой выстрел? О, то был путь зависти, злобы, ненависти и прочих осуждаемых всеми чувств.
— Почему вы хотите, чтобы я считала вас злодеем?
— Потому что лучше сказать об этом самому, чем дожидаться, пока это сделают другие… Каролина.
Я отшатнулась от него.
— Ах, я обидел вас. Не следовало называть вас по имени. “Как поживаете, миссис Верлен? Какой сегодня прекрасный день. Кажется, собирается дождь”. Наверное, так я должен говорить с вами. Боже, как скучно. В Австралии мы почти не разговаривали, на это не оставалось времени. Я всегда вспоминал о доме… о том, какой славной могла быть жизнь, если бы Бью был жив. С ним можно было поговорить. Он был остроумен, любил посмеяться и знал, как наслаждаться жизнью. Знаете, зависть — самый смертельный из семи смертных грехов.
— Но ведь все кончилось. Бога ради, почему вы не можете сказать себе, что все кончилось.