— Еще нет, миссис Верлен. Я выполню… позже. Только что было такое ужасное утро, а теперь, смотрите, солнышко, но скоро опять пойдет дождь. Вон какие облака. — Она озорно улыбнулась, но тут же ее лицо потемнело. — Меня уже тошнит от разговоров об этом ребенке. Мой дедушка — изменник. Вот что сказал мне сегодня утром один из лакеев. Он сказал: “Мисс Аллегра, этот ребенок, видать, здорово переменит вашего деда. Похоже, будет, словно мистер Бью вернулся!”
— Да так и будет, — сказала Алиса. — Именно словно мистер Бью вернулся. Интересно, станет ли тогда в часовне опять зажигаться огонь?
— Огню в часовне существует простое логическое объяснение, — сказала я и, поскольку они выжидающе смотрели на меня, добавила: — Я уверена.
Аллегра стояла угрюмо и гримасничала.
— Вся эта суматоха! Она мне отвратительна. К чему поднимать такую суету вокруг ребенка? Может, вообще родится девочка, так им и надо! Они, кажется, совсем забыли о моем существовании. Вокруг меня никогда не суетились, а я ведь дочь Нэйпира, и сэр Вильям — мой дедушка. Теперь он едва смотрит на меня, а когда все-таки случается взглянуть, то на его лице… неприязнь.
— О нет, Аллегра, — запротестовала я.
— О да, миссис Верлен. Какой смысл притворяться. Я привыкла думать: это из-за того, что мой отец — Нэйпир, а дедушка его ненавидит. Но ведь не из-за того же, что у Нэйпира будет другой ребенок, они все подняли такую шумиху, когда он еще даже не родился.
Она убежала вперед и принялась обрывать лепестки у розы.
— Аллегра, — предостерегающе произнесла Алиса, — это одна из любимых роз твоего дедушки.
— Знаю, — фыркнула Аллегра. — Именно потому я так и поступаю.
— Не лучшим образом, — заметила я.
Аллегра взвилась:
— Но это один из способов напомнить о себе, миссис Верлен. Наиболее соответствующий моменту.
Аллегра сорвала еще один драгоценный цветок и углубилась в разрушительное занятие.
Я знала, протестовать бесполезно, но если смотреть будет некому, то она остановится, поэтому, сойдя с тропинки, пошла прямо по траве.
За несколько дней до этого миссис Линкрофт предложила мне сопровождать девочек на прогулках верхом, и я заказала в Лондоне амазонку, потому что терпеть не могла пользоваться чужой одеждой, да и амазонка Эдит не была мне впору. Я понимала, с моей стороны это экстраординарный поступок, но, приобретя амазонку, я стала гораздо чаще, чем раньше, ездить верхом.
Моя амазонка была приличествующего случаю, темно-голубого, но не переходящего в морскую волну цвета. И прелестного фасона. Как только я ее увидела, сразу перестала сожалеть о потраченных деньгах. Девочки в один голос уверяли, что я в ней элегантна, и не переставая восхищались ею.
Предложив выезжать с девочками, миссис Линкрофт продолжала:
— Не могу и выразить, миссис Верлен, как я рада, что вы здесь. Теперь, когда у всех нас появились дополнительные обязанности, вы так помогаете. Конечно, хорошо, если приедет новый помощник. Но, боюсь, нам придется еще подождать, пока миссис Рендолл не сочтет его пригодным для работы в школе.
Я ответила, что помощь моя, конечно, невелика, что я хотела бы делать гораздо больше.
Меня устраивал такой поворот событий, и не только потому, что я была при этом полностью занята и чувствовала, что не зря получаю свое жалованье. Я рада была большую часть времени проводить с девочками и лучше узнавать их… правда, только Аллегру, Алису и Сильвию. С Эдит виделись все реже: она перестала ездить верхом и лишь изредка просила позаниматься с ней музыкой.
Однажды после завтрака, когда мы с девочками собирались на очередную верховую прогулку, к нам подошел Нэйпир.
— Привет, — сказал он. — Собираетесь покататься?
Я заметила, что он и Аллегра избегали смотреть друг на друга; она угрюмо сжала рот в ниточку — эта семейная черта мне уже хорошо знакома. Почему он ее недолюбливает? Может, он, глядя на нее, вспоминает мать, которой восхищался недолгое время? Интересно, какой она была? И какие чувства он к ней питал?.. Но какое мне до всего этого дело? Если не считать, что я здесь, чтобы обучать Аллегру, и очень хотела бы помочь ей, если возможно. Она уже перенесла немало обид, и с таким характером ее ждут новые неприятности.
— Прекрасный день, — сказала я и подумала: какую банальность я произнесла! Всем и так ясно, что день хорош.
Я чувствовала, как три пары глаз наблюдают за мной и Нэйпиром, лишая меня спокойствия.
— Поеду с вами, — сказал Нэйпир, поворачивая лошадь, и мы поскакали за ним по узкой дороге. Глядя на его прямую спину, на гордую посадку головы, я думала, как Аллегра, должно быть, обостренно воспринимает каждое его слово, любое изменение интонации. Бедная Аллегра! Все, что ей нужно, — любовь и нежность, и ничего этого она не имеет. У Сильвии, при наличии строгой и педантичной матери, все же любящий и нежный отец; в отношении миссис Линкрофт к Алисе тоже не приходилось сомневаться. И только бедной Аллегре не повезло. Я должна попытаться хоть что-то сделать для нее.
Я обернулась, чтобы заговорить с ней, и заметила, что она пытается спихнуть Сильвию с седла.
— Аллегра, — сказала я резко, — пожалуйста, прекрати.
— Сильвия сама дразнится, — огрызнулась Аллегра.
Нэйпир, не обращая никакого внимания на девочек, обратился ко мне:
— Приятно видеть, что вы так полюбили верховую езду, миссис Верлен.
Мы уже выбрались с узкой дорожки, и наши лошади теперь шли совсем рядом.
— Не предполагала, что подобные прогулки могут доставить столько удовольствия.
— А все, что делаете, вы делаете хорошо, — выражение его глаз противоречило уважительной интонации голоса.
— Хотелось бы быть в этом уверенной.
— Вы и уверены. Иначе бы вам так все не удавалось. Если хочешь, чтобы в тебя верили, — поверь в себя сам. Например, эта лошадь хорошо знает, что несет на своей спине очень уверенного седока.
— Вы слишком упрощаете.
— Теория всегда проста. Сложность в том, чтобы применить ее на практике.
— А теперь слишком углубляете. Вы пользуетесь этим принципом в своей жизни?
— А, вот вы и поймали меня, миссис Верлен. Конечно, нет. Как и большинство людей, я люблю давать советы другим. Но принцип-то верен, вы должны это признать. Знаю, о чем вы думаете. Мечтаете стать величайшей пианисткой в мире, а вместо этого вынуждены здесь учить музыке четырех совершенно равнодушных к ней учениц, разве не так?
— Мои скромные дела вряд ли достойны столь детального анализа.
— Наоборот, они служат очень хорошим примером.
— Который едва ли вам интересен.
— Сегодня вы на редкость несообразительны и упрямы, миссис Верлен.
Надо бы остановиться и подождать девочек, но мне почему-то не хочется.
— Вы прекрасно понимаете, — продолжал он, пристально глядя в глаза, — что меня очень интересует… ваше прошлое.
— Не знаю, почему.
— Вы обманываете себя, но меня-то не обманете.
Перед нами далеко впереди показалось море. Ясно виделся замок в форме розы Тюдоров. Внизу на галечный берег с легким рокотом неторопливо набегали волны.
Из-за поворота выбегали дома и как будто погружались в море; на гальке сохли рыбачьи лодки; в воздухе разносился запах рыбы, смешанный с запахом водорослей.
Я сказала торопливо:
— Можно подумать, тот ряд домов уже в море.
— Море наступает, и довольно быстро. Через каких-нибудь сто лет дома смоет и узкая улочка уже не будет улочкой, а откроется навстречу морю. Дома постоянно затапливает. Напрашивается параллель. Мы с вами похожи на эти дома, а прошлое — на море… оно постоянно угрожает захлестнуть нас с головой… и мешает дышать свободно и полной грудью.
— И в голову не приходило, что вы можете так фантазировать.
— Вы еще очень многого обо мне не знаете, миссис Верлен.
— Не сомневаюсь.
— И похоже, не очень-то стремитесь узнать.
— Если бы вы хотели, чтобы я что-то узнала о вас, то, без сомнения, сообщили бы сами.
— Но это лишило бы вас удовольствия самостоятельного поиска. Вернемся к моим поэтическим фантазиям. Думаю, прочная дамба спасла бы эти дома.
— Тогда почему же ее не построят?
Он пожал плечами.
— Обошлось бы слишком дорого, да люди и не любят перемен. Гораздо легче идти прежним путем, пока не случится что-то непредвиденное. Уверен, в один прекрасный день люди будут стоять здесь, глядя на город, а этих домов уже не увидят, — море поглотит их. А дамба могла бы спасти. Так вот, миссис Верлен, мне и вам нужно построить такую дамбу, в переносном, конечно, смысле. Нам нужно защитить себя от наступающей стихии прошлого.
Обернувшись к нему, я спросила:
— Каким образом?
— Именно это мы и должны выяснить. Мы должны бороться… должны разжать костлявые руки прошлого, сжавшиеся на нашем горле… сбросить эти цепи…
— Ваши метафоры становятся слишком сложными и напыщенными, — заметила я, почувствовав необходимость внести хоть немного ясности в беседу, полную намеков.
Он громко рассмеялся.
— Хорошо, — сказал он, — хорошо. Будем говорить на чистоту… искренним английским языком. Думаю, мы могли бы вместе, вдвоем попытаться забыть прошлое.
О Боже, подумала я, как же он осмеливается! Или считает, что может соблазнить меня так же, как мать Аллегры? Ты вдова, медленно подумала я, и в тебе видят легкую добычу. Неужели у него и в самом деле такие намерения? Наверное, мне следует уехать. Я содрогнулась при одной только мысли о возвращении в свою комнату в Кенсингтоне, о поиске учеников. Ну уж нет, я больше не юная невинная девочка. Я в состоянии постоять за себя. Следует показать ему, что он сильно ошибается, если намерен позабавиться.
Я обернулась: девочки, с Аллегрой во главе, ехали на своих лошадях, сохраняя меж нами расстояние.
Я остановилась, и девочки приблизились. Вдохнув бодрящий воздух, я стала вглядываться в волны, оставлявшие на блестящей гальке клочья кружевной пены.
— Мы рассуждали о том, что мог сказать Юлий Цезарь, впервые увидев этот берег, — сказала Аллегра.