— Из Эдит вышла прелестная невеста, — заметила Эсси. — И она продолжит занятия музыкой после медового месяца. Сэр Вильям так хочет.
— В самом деле?
— О да. Сэр Вильям делает для этого все… сейчас. Хотя было время, когда он и слышать не хотел ни о какой музыке в своем доме. А у Эдит неплохие способности. О, ничего из ряда вон выходящего, но играет она хорошо, и ошибкой было бы бросать.
На обратном пути я зашла к Эсси на чай, и она много говорила о юных леди из Ловат-Стейси, об их занятиях и о том, что Эдит способна, Аллегра ленива, а Алиса прилежна.
— Бедная малышка Алиса, она чувствует, что должна стараться. Раз уж ей так много разрешили, надо этим пользоваться.
Рома соглашалась с Эсси, что мне нужно ехать в Париж и продолжать занятия музыкой.
— Я знаю, — говорила она, — самое правильное для тебя — закончить образование. Хотя не уверена, что это следует делать именно в Париже. Ведь как раз там… — Она рассеянно коснулась пальцами своей бирюзы и решила не заговаривать о моем замужестве. — Впрочем, если ты считаешь это невозможным… что ж, мы могли бы придумать что-нибудь еще.
— О Рома! — вскричала я. — Ты так добра. Не сказать словами, как ты мне помогаешь.
— Глупости, — отозвалась она ворчливо.
— Я счастлива иметь такую сестру.
— Конечно, мы всегда будем близки, как сейчас. Тебе нужно только приезжать ко мне почаще.
Я улыбнулась и поцеловала ее. Потом уехала в Париж. Это было ошибкой. Мне следовало бы знать, что я не смогу долго находиться там, где все напоминало о Пьетро. И поняла, насколько другим стал Париж без него и что глупо надеяться, что я смогу начать все сначала. Это было невозможно, ибо фундамент, на котором я собиралась строить свое будущее, остался в прошлом.
Как же прав Пьетро, утверждавший, что нельзя сперва призвать Музу, а потом, покинув ее, ждать, что она вернется.
Я пробыла в Париже около трех месяцев, когда пришло известие об исчезновении Ромы.
Это было странно. Раскопки закончились. Все уже готовились к отъезду через несколько дней. Утром Рома наблюдала за сборами, а к вечеру исчезла. Ее нигде не могли найти, как будто она ушла в никуда.
Здесь крылась какая-то тайна. Она не оставила даже записки, просто исчезла. Я вернулась в Англию подавленная, растерянная и в глубоком унынии. Я не переставала вспоминать, с какой нежностью она ко мне относилась, как пыталась облегчить горе. Все эти тяжелые недели в Париже я говорила себе, что у меня всегда будет Рома и что именно благодаря своим несчастьям я пришла к новым отношениям с сестрой.
Меня допрашивали в полиции. Думали, Рома могла потерять память и в таком состоянии бродить по стране. Потом предположили, что она пошла искупаться и утонула: берега в тех местах опасны. Я ухватилась за первое предположение: оно оставляло хоть маленькую надежду, — но не могла представить себе Рому в состоянии амнезии. Каждый день я ждала известий, но они все не приходили. Кое-кто из ее друзей высказал мысль, что она могла получить неожиданное сообщение о каком-нибудь секретном проекте и уехала в Египет или еще куда-нибудь. Я попыталась заставить себя принять эту утешительную мысль, но все же знала, что на пунктуальную и обязательную Рому это не похоже. Что-то помешало ей рассказать мне, что произошло. Что-то? Да ведь помешать ей могла только смерть.
Я сказала себе, что так настойчиво размышляю о смерти только потому, что за такое короткое время потеряла и родителей, и Пьетро. Потерять еще Рому я не могла. Я была отчаянно несчастна и через некоторое время все же вернулась в Париж, чтобы еще раз убедиться, что жить там не в силах. Тогда я вернулась в Лондон, сняла квартиру в Кенсингтоне и поместила объявление, что даю уроки игры на фортепьяно.
Возможно, я была не очень хорошим педагогом, возможно, нетерпелива с посредственными учениками. В конце концов, я ведь была женой Пьетро Верлена и теперь задумалась над своей собственной судьбой. Заработанного не хватало на жизнь, деньги таяли с ужасающей быстротой. Каждый день я надеялась получить сведения о Роме и ощущала безнадежность, потому что не знала, что предпринять в поисках Ромы. А потом мне повезло.
Эсси написала, что едет в Лондон и хотела бы повидать меня.
Едва увидев ее, я поняла, как она сильно взволнована.
Эсси была прирожденной интриганкой, но что-то не припомню, чтобы она хоть когда-нибудь интриговала в свою пользу.
— Я уезжаю из Ловат-Милла, — сказала она. — Последнее время что-то неважно себя чувствую и думаю, пора уже перебираться к сестрице в Шотландию.
— Это далеко, — заметила я.
— А, подумаешь, далеко… Я приехала, чтобы предложить тебе кое-что. Почему бы тебе не поехать туда?
— Поехать… — я задохнулась.
— В Ловат-Стэйси. Обучать девочек. Я говорила с сэром Вильямом. Он маленько побуйствовал, когда я ему сообщила о своих планах. Он, видишь ли, хочет, чтоб Эдит продолжала заниматься, и другие тоже. Да и привыкли они за все годы к этой музыке по вечерам. И еще он хочет напомнить всем, что у них в доме новобрачная. Это его идея — поселить преподавательницу у себя в доме, чтоб она и девочек обучала, да еще играла бы по вечерам для гостей. Он заговорил об этом, когда я сообщила, что уезжаю, а я сразу же подумала о тебе и сказала, что знаю одну прекрасную музыкантшу, вдову Пьетро Верлена. Ну, а коль ты согласна, то напиши ему, как он хочет, и вы договоритесь.
Дыхание вернулось ко мне.
— Подождите минутку, — сказала я.
— А теперь ты, как скромная юная леди, конечно, скажешь: “Это слишком неожиданно”. В жизни, видишь ли, случаются иногда неожиданности, и тебе нужно быстро решать, принимаешь предложение или нет. Если нет, сэр Вильям тут же даст объявление, что ищет для девочек учительницу с проживанием, но он ждет тебя с нетерпением, раз я подала ему эту идею.
Я так ясно видела: раскопки, маленький домик, большой дом и эти двое, вместе входящие в церковь. И, конечно, Рома… Она призывала меня не забывать ее.
Я резко спросила:
— Вы верите, что Рома жива?
Ее лицо сморщилось. Она отвернулась и ответила:
— Я… мне не верится, что она могла уйти, не сказав никому, куда идет.
— Тогда ее унес Святой дух… Или она там, откуда не может нам ничего сообщить. Я хочу, я должна это выяснить.
Мисс Элджин кивнула.
— Я не говорила сэру Вильяму, что ты ее сестра. Это дело уж очень его раздражает. Больно много шуму было вокруг. Я слышала, как говорили, будто он заявлял, что никогда не давал им разрешения на раскопки. Это привлекло внимание, и когда твоя сестра исчезла… — Она пожала плечами. — Так что я не сказала ему, что ты сестра Ромы Брендон, а просто назвала тебя Каролиной Верлен, вдовой великого пианиста.
— Итак, мне следует отправиться туда инкогнито, из-за моего родства с Ромой?
— Честно говоря, я не уверена, разрешил бы он тебе остаться, если б узнал. Он, кажется, считает, что у тебя для приезда туда есть и другие причины кроме преподавания.
— Если я поеду, — заметила я, — он будет прав.
Мне хотелось все обдумать, и мы с Эсси отправились в Кенсингтонский парк, где Рома и я в детстве часто катались на лодке. В эту ночь я видела Рому во сне: она стояла в Круглом пруду, протягивая ко мне руки, а вода поднималась все выше и выше. Она умоляла: “Сделай же что-нибудь, Каро”.
Может быть, именно из-за этого сна я и приняла окончательное решение ехать в Ловат-Стейси.
Я продала кое-что из мебели, принадлежавшей мне, отвезла фортепьяно на хранение и уложила чемоданы.
Наконец-то я обрела цель в жизни. Пьетро потерян для меня навсегда, но Рому я попытаюсь найти.
Глава вторая
Поезд остановился у Дуврского аббатства, и несколько человек вышли. Остановка была недолгой — минут пять, пока грузили почту. Те, кто вышел из поезда, проходили через турникет, и тут я увидела женщину с девочкой лет двенадцати-тринадцати, торопливо идущую по перрону. Она тоже заметила меня, когда я выглядывала из окна. Тогда она остановилась, вернулась, и они вошли в мое купе.
Усаживаясь напротив, обе украдкой посмотрели в мою сторону. Женщина вздохнула и сказала:
— О Боже, магазины всегда так утомляют.
Девочка ничего не сказала, но я чувствовала, что обе они с любопытством меня рассматривают. Интересно, почему? Потом меня осенило, что поезд-то ходит между маленькими станциями, следующими за Дуврским аббатством, и ездят на нем местные жители, хорошо знающие друг друга в лицо. Так что во мне, понятно, сразу же распознали приезжую.
Женщина положила свои свертки на сиденье рядом с собой. Один из них упал прямо к моим ногам, я его подняла, и возник повод для разговора.
— Эти поезда ужасно утомляют, — сказала женщина. — Да еще чувствуешь себя так скверно. Вы едете до Ремсгейта?
— Нет, я выхожу в Ловат-Милле.
— В самом деле? И мы тоже. Слава Богу, это уже недалеко, каких-нибудь двадцать минут — и мы будем на месте. Если, конечно, поезд не опаздывает. Как странно, что вы едете именно туда. Хотя у нас там в последнее время очень оживленно. Вы знаете, у нас обнаружились римские развалины.
— Да что вы? — отозвалась я с недоверием.
— Надеюсь, вы не из тех, которые там все разрыли?
— О нет, я направляюсь в дом под названием Ловат-Стейси.
— Боже мой, тогда вы, должно быть, та самая молодая леди, которая будет обучать девочек музыке.
— Да.
Она была в восторге.
— Когда я вас увидела, мне это сразу пришло в голову. У нас ведь мало приезжих, а мы слышали, что вас ждут сегодня.
— А вы из тамошних домочадцев?
— Нет-нет. Мы просто живем в Ловат-Милле, вернее, в окрестностях. Мы из прихода. Мой муж — пастор. Мы дружим с семьей Стейси. Девочки занимаются у моего мужа в приходской школе. Мы живем всего в миле от их дома. Сильвия занимается вместе с ними, правда, Сильвия?
— Да, мама, — отозвалась Сильвия очень тихим голоском. И я подумала, что ее мать, должно быть, пользуется немалым влиянием, в том числе и в приходской школе.