— Бродяги, — говорил Годфри. — Вот и ответ. А вы помните тот день, когда вы увидели тень в окне? Это мог быть один из них, и Он прятался в пристройке, когда мы вышли.
Правдоподобное объяснение, но только я в него не очень-то поверила. Я была убеждена, что все расчитано заранее и устроено с дьявольской хитростью.
Но стоило только завести об этом разговор, как меня призывали проявить здравый смысл и повторяли: у меня слишком разыгралось воображение. Так считал и Годфри, я уверена. А уж если так думал он, знавший, что я сестра Ромы и приехала сюда выяснить обстоятельства ее исчезновения, то все остальные, не ведавшие об особых моих причинах находиться здесь, тем более, не сомневались в своей версии.
Я знала: если бы не Алиса, меня бы убили, как до этого убили мою сестру и Эдит, в чем теперь я была совершенно уверена.
Глава четвертая
Несколько недель прошло, прежде чем я окончательно оправилась от пережитого потрясения. Все проявляли ко мне исключительное внимание, что, конечно, льстило, однако я никак не могла избавиться от мысли: именно среди этих людей, таких внимательных, участливых, так искренне интересовавшихся моим здоровьем, находится тот, кто пытался меня убить. Впрочем, свои мысли я держала при себе и притворно соглашалась, что пожар вызван неосторожностью какого-то бродяги; что огонь, по-видимому, несколько часов тлел в пристройке, а разгорелся, охватив всю нижнюю часть дома, по какой-то иронии судьбы именно через пять-десять минут после того, как я вошла в дом и поднялась по лестнице; что дверь не была вовсе заперта, а ее просто заклинило. Это было очень удобное объяснение.
Нэйпира я избегала. Не могла смотреть ему в глаза, боясь прочесть в них такое, что могло меня ужаснуть. Я все время вспоминала нашу встречу в роще и часто даже видела ее во сне.
Миссис Линкрофт предложила мне на время прекратить занятия.
— Вы поправитесь гораздо быстрее, — говорила она. — Ведь вы перенесли страшный удар. А девочкам в том нет вреда, если они и пропустят несколько уроков музыки. В конце концов, обойдутся простыми упражнениями.
Ну, а я наслаждалась возможностью свободно играть то, что приносило мне огромное утешение. Часами я сидела за фортепьяно, играя Шопена и Шумана и стараясь не думать о том кошмарном моменте, когда я поняла, что заперта в доме, как в капкане. Однажды я слышала, как девочки говорили о пожаре. Аллегра бездумно смотрела в пространство, поставив локти на стол. Перебирая ноты, я невольно прислушивалась к ним.
— Я думаю, ты напишешь рассказ о пожаре, — сказала Аллегра.
— Когда закончу, прочту его вам.
— Все о храброй спасительнице, — сказала Сильвия. — Хотела бы и я стать храброй спасительницей.
— Знаю, — съязвила Аллегра, — ты бы хотела спасти из горящего дома мистера Уилмота. Пожалуй, тебе придется поискать другой дом… этот уже сгорел.
— Странно, — задумчиво продолжала Сильвия, — мама говорит, все это странно…
— Да ну? — опять съязвила Аллегра. — А что именно?
— …Что случилось два пожара. Часовня в роще и этот домик. Ведь получается два, верно?
— Ты делаешь явные успехи в математике, — заметила Аллегра. — Пять баллов за правильный счет. Действительно, два.
— Я только хочу сказать, что это совпадение, вот и все. Два пожара, две пропавшие леди. Думаю, все это очень странно.
— Две леди? — переспросила Аллегра.
— Только не говори, что ты забыла о женщине-археологе, — сказала Алиса.
Сильвия прошептала:
— И чуть было не стало три.
— Но миссис Верлен не исчезла, — уточнила Алиса.
— А если бы никто не знал, что она пошла в домик и осталась там? Тогда было бы три.
— Но могли бы найти ее… останки, — сказала Алиса.
Тут они заметили меня и приумолкли.
Я стояла у семейного склепа Стейси на кладбище, когда ко мне подошел Годфри. Встречаться в церкви во время его занятий на органе стало бессмысленно, поскольку миссис Рендолл обнаружила это и всегда посылала Сильвию то позвать его, то посидеть рядом и “насладиться” музыкой.
— Сильвия всегда любила органную музыку, — говорила миссис Рендолл. — Думаю, дело обстояло бы куда лучше, учись она игре на органе, а не фортепьяно. Конечно, у нее и не может быть никаких успехов, хотя девочка очень прилежно занимается. И вообще, кажется, это вовсе не ее вина: коль учитель имеет посторонние интересы, всегда страдает ученик.
После пожара она, как, впрочем, и все остальные, стала относиться ко мне несколько мягче, благодаря интересу ко мне Годфри, но это не помешало ей сделать меня одним из многочисленных объектов для нападок. Мы же с Годфри, понимая ее и причину ее волнений, решили пока не давать нашей дружбе перерасти во что-то большее.
Я внимательно смотрела, как он пробирался ко мне между могил, освещенный солнцем, и в очередной раз подумала, как он мил. Не красавец, нет, но с бездной обаяния, которым он, я думаю, был обязан своему характеру, и я еще раз поблагодарила судьбу за то, что она послала мне такого друга. И дружба наша росла с каждым днем.
Инцидент с пожаром даже еще сблизил нас, а его забота обо мне становилась все более трогательной. Особенное беспокойство в нем вызывало то, что я пришла в дом по записке, которую получила, вроде бы, от него. Это, по моему мнению, было наиболее тревожным обстоятельством. Меня заманили в домик.
Никому, кроме него, я не рассказывала о записке, меня неприятно поразила его первая реакция на мой вопрос о ней: тогда он решил, что мне померещилось, — но теперь это обстоятельство его сильно волновало. Мы договорились никому ничего не говорить: тот, кто ее написал, мог каким-нибудь образом выдать себя. Но никто не проговорился. Что же касается Годфри, то он продолжал уговаривать меня уехать отсюда, потому что здесь стало очень небезопасно. Я могла бы взять отпуск, пожить немного в его семье. Родные будут счастливы принять меня.
— А как же Рома? — напомнила я.
— Рома умерла, я уверен в этом. А если так, то вернуть ее вы не можете никакими усилиями.
— Независимо ни от чего, я должна еще кое-что выяснить.
Он понял меня, но сильно тревожился. Да и я тоже: даже появилась привычка оглядываться, когда оставалась одна. Каждый вечер перед сном я проверяла, заперта ли дверь. По крайней мере, попыталась охранять себя как могла.
Годфри уже увидел меня и улыбался.
— Я убежал от сторожа. Сказал, что пойду играть на органе, и мне поверили. Кто бы мог подумать, что я буду скрываться здесь, среди могил, в обществе учительницы музыки, которой не удалось превратить Сильвию Рендолл в Клару Шуман.
— По-моему, вы сегодня очень довольны собой.
— Есть добрые вести.
— Может, поделитесь?
— Разумеется. Мне предложили другой приход.
— Значит, уезжаете.
— А вы огорчены этим? Что ж, весьма польщен. Впрочем, это произойдет не раньше, чем через полгода. А, вам стало легче. Польщен вдвойне. За полгода ведь многое может произойти.
— Вы уже сообщили об этом Рендолл?
— Пока нет. Боюсь, когда миссис пастор узнает, она возьмется за самый большой пистолет. Но эта новость еще никому не известна, решил вам первой сказать. Хотя, конечно, все равно сегодня придется сказать пастору. Ему ведь надо успеть найти мне замену. Разумеется, если найдет кого-нибудь раньше, я благородно ретируюсь.
— Миссис Рендолл никогда этого не допустит.
Он улыбнулся.
— Вы ведь еще не поинтересовались подробностями.
— У меня не было возможности. Пожалуйста, расскажите.
— Это прелестный приход, в сельской местности, но недалеко от Лондона, так что можно часто наезжать в столицу. Идеальное место, я его хорошо знаю: мой дядя работал там до того, как стал епископом. Я провел в нем значительную часть детства.
— Действительно, идеально.
— В самом деле так, уверяю. Как бы мне хотелось, чтобы вы съездили туда.
— А как думаете, сколько вам придется служить, прежде чем станете епископом?
Он укоризненно посмотрел на меня.
— Вы приписываете мне большое честолюбие.
Я склонила голову набок.
— Одни рождаются для почестей, другие заслуживают их своим трудом, а на третьих они сваливаются сами.
— Цитата не точна, но смысл верен. Вы считаете мою жизнь слишком легкой.
— Я считаю, наша жизнь такова, какою мы сами ее делаем, любой из нас.
— Некоторым и в самом деле везет. — Его взгляд остановился на мраморной статуе ангела. — Не стоит заглядывать слишком далеко. Бедный Нэйпир Стейси, его жизнь пошла наперекосяк из-за ужасного несчастья, но оно могло произойти с любым мальчишкой! Он взял оружие, совершенно случайно оказавшееся заряженным, и убил брата. Не окажись ружье заряженным, вся его жизнь с того момента могла быть совершенно иной. Фантастика!
— Случай далеко не всегда так жесток.
— Нет. Но бедный Нэйпир!
Так похоже на него — думать о Нэйпире в момент своего ликования, — а он действительно ликовал. Он смотрел в будущее с нетерпеливой радостью, и я не винила его. Здесь он пока ведет праздную жизнь, забавляясь интригами миссис Рендолл, — и как только ей могло прийти в голову, что Сильвия будет подходящей женой такому человеку? — болтая со мной, но тайна двух странных исчезновений постепенно увлекает его.
Но дело не только в этом. Он относился ко мне так же серьезно, как и я к нему.
Силы небесные! Я надеялась, что он попросит меня разделить с ним приятную жизнь. Не сразу, разумеется. Порывы не свойственны Годфри. Возможно, именно этим он обязан своему успеху. Но между нами порыв возникал. Сейчас все обернулось нежной дружбой, которая подпитывалась общими интересами и желанием отгадать тайну. Я прекрасно понимала, что жизнь дает мне шанс начать сначала.
— Я хотел бы видеть вас там хотя бы иногда, — продолжал он с теплотой. — А сейчас мне хотелось бы услышать ваше мнение.
— Надеюсь, вы покажете мне те места… в один прекрасный день.
— Непременно сделаю это, будьте уверены.
Мысленно я совершенно отчетливо представляла изящный дом с прелестным садом. Мой дом? Окна моей гостиной выходят в сад, в ней стоит рояль. Я играю часто, но не по обязанности; музыка — моя радость и мое утешение, и мне никогда уже больше не придется обучать бесталанных учеников.