— Думаю, Шуман подойдет, — сказала я.
— Уверена, вы правы. Только не очень длинное…
Я немного нервничала, памятуя тот предыдущий случай, но, начав играть, сразу же почувствовала себя лучше. Через полчаса, отвернувшись от фортепьяно, я с испугом поняла, что в комнате еще кто-то есть — спиной ко мне стояла женщина в черной кружевной шляпке, украшенной розами. Она рассматривала портрет Бью, и на секунду мне в голову пришла безумная мысль, что это — мертвая Изабелла. Затем раздался смех, и я увидела лицо Сибиллы.
— Я напугала вас, — прошептала она.
— Если бы вас увидел сэр Вильям, — сказала я, согласившись, — он…
Она покачала головой.
— Он совершенно не встает с кресла. Да ведь это ваша игра вызвала у него удар.
— Я играла только то, что мне дали.
— О, я знаю, знаю. Я ведь и не обвиняю вас, миссис Верлен. — Она засмеялась. — Так вы и в самом деле решили, что своей игрой вызвали из могилы мою свояченицу? Признайтесь же.
— Вы сами хотели, чтоб я так решила, не правда ли?
— Нет, конечно, нет. И в мыслях не было пугать вас. Я об этом просто не думала, а шляпку надела потому, что собиралась в сад. Но пришла сюда. Вы не слышали меня, были совершенно поглощены музыкой. Но теперь все в порядке. Я вас не напугала, нет? Знаете, а вы очень спокойны, несмотря на то, что случилось в домике. Вы похожи на миссис Линкрофт. Но ей-то приходится сохранять хладнокровие, потому что она боится выдать себя. И вы спокойны по той же причине?
— Я не совсем понимаю…
— В самом деле? Вильям сейчас спит, так что он в полной безопасности. Ваша музыка погрузила его в сон. “Музыка обладает способностью смягчать жестокие души”. Сейчас он уже не жесток, но он был таким когда-то. Пойдемте в мастерскую, я хочу кое-что показать. Я начала писать ваш портрет.
— Очень мило с вашей стороны.
— Мило! Я совсем не милая и делаю это не из добрых побуждений, а потому, что вы становитесь… частью дома. Я вижу.
— Я пришла сюда играть для сэра Вильяма.
— Но он же спит. Пойдите и убедитесь сами.
Я подошла к двери и заглянула в его комнату. Она оказалась права: он крепко спал.
— Если вы сейчас опять начнете играть, можете его разбудить.
Она положила мне на запястье свою руку… маленькую ручку с длинными тонкими артистичными пальцами; на одном из них когда-то было кольцо, которое она швырнула в море.
— Пойдемте же, — ласково уговаривала она меня. Я согласилась.
В студии я сразу же узнала на портрете себя, хотя он меня несколько удивил. Неужели я в самом деле выглядела такой невозмутимой, светски-сдержанной, какой она меня изобразила? Черты лица без сомнения мои: слегка вздернутый нос, большие глаза и густые темные волосы. Даже искорка романтизма, которым Пьетро не переставал меня дразнить, просвечивала в глазах. Но в женщине на портрете ощущалась какая-то мудрость, которой я не обладала в жизни.
Она наблюдала за моим смущением с какой-то злой радостью.
— Вы узнаете! — она как будто обвиняла меня.
— Да, конечно. В том, кто изображен, сомневаться не приходится.
Она склонила голову набок и посмотрела своим острым взглядом.
— Знаете, — сказала она, — а вы начинаете меняться. Это дом так действует на вас. Он на всех как-нибудь действует. Дом ведь — живое существо, согласны, миссис Верлен?
Я ответила, что не представляю, как это может быть, если он сделан из кирпича и раствора.
— Вы намерены притворяться дурочкой, я знаю. Дома — живые. Подумайте только, сколько они видели. Восторги, трагедии… — Ее лицо сморщилось. — Эти стены помнят, как я плакала, пока не выплакала все слезы… а потом они видели, как я возрождалась, как птица-феникс, и снова нашла свое счастье, в своих работах. Вот что иногда происходит с великими художниками, миссис Верлен. А я — художник… и не только по краскам. Сибилла! Так меня окрестили родители. Знаете, что это означает “прорицательница”?
Я сказала, что знаю.
— Что ж, я наблюдаю и узнаю… и становлюсь мудрее. Эта миссис Рендолл… думаю, я и ее напишу. Но она слишком понятна, не правда ли? Каждому понятно, что она такое. Другие гораздо менее понятны. Эти Линкрофты, например. О, в ней много чего скрыто. А сейчас она обеспокоена… Я чувствую. Она-то думает, я ничего не замечаю. Но ее выдают руки. Они хватают вещи и снова кладут их. За лицом-то она следит… хорошо научилась скрывать свои чувства. Но у каждого есть мелочи, которые его выдают. У Эми Линкрофт — руки. Она боится. Она живет в страхе. У нее есть тайна… мрачная тайна, и она очень напугана. Но она сжилась со своим страхом и думает, что знает, как держать его в узде. Но меня ведь не напрасно назвали Сибиллой, я-то вижу и знаю.
— Бедная миссис Линкрофт. Уверена, она очень хорошая женщина.
— Вы видите то, что на поверхности. Вы — не художник. Вы — только музыкант. Но мы пришли сюда не для того, чтобы говорить о миссис Линкрофт, верно? Линкрофт! Ха-ха-ха! Мы пришли, чтобы поговорить о вас. Вам нравится этот портрет?
— Уверена, он достоин всяческих похвал.
Она снова рассмеялась.
— Вы меня смешите, миссис Верлен. Вы же прекрасно поняли, что я спрашиваю не о том, чего он достоин, а о том, нравится ли он вам.
— Я… я не уверена.
— Возможно, он изображает вас не сегодняшнюю, а завтрашнюю.
— Что вы имеете в виду?
— Я написала вас такой, какою вы становитесь, миссис Верлен… Очень уверенной в себе… первой леди прихода… которая познает, какой должна быть жена епископа. Весьма преуспевающая… она во всем помогает епископу, и каждый может сказать: “Наш милый епископ, как ему повезло. И скольким он обязан своей замечательной жене”.
— По-моему, вы брали уроки предсказаний у цыганок.
— “И какая умная собеседница! Никогда не растеряется! Это весьма ценное качество для жены епископа”. — Она надула губы. — Мне не очень нравится жена епископа, миссис Верлен, но это не имеет никакого значения, потому что мне незачем на нее смотреть. Я вижу ее сидящей за обеденным столом, улыбающейся мужу. О, впереди у них еще много, много лет, и она спрашивает: “А как называлось то местечко, где мы познакомились? Ловат, как там дальше? Такие странные люди! Интересно, что с ними со всеми сталось?” И епископ, наморщив лоб, пытается вспомнить, и не может. Но она вспомнит. Она пойдет к себе в спальню и будет думать, думать, пока ей не станет больно, потому что… потому что… Но по-моему, вы не хотите, чтобы я продолжала.
Она громко засмеялась и сняла холст с мольберта, открыв портрет трех девочек.
— Бедная, бедная Эдит! Интересно, как она сейчас выглядит? Но приятнее смотреть на них, когда они еще были все вместе. Подождите минутку, я покажу еще один ваш портрет.
— Мой? Как вы, однако, быстро работаете.
— Только когда мою руку направляют.
— Кто направляет?
— Если я скажу, что меня направляет Вдохновение, Интуиция и Гений, вы ведь не поверите мне, правда? Поэтому я не стану их упоминать. Но вот и вы. Еще.
Она поставила на мольберт другой портрет, в котором тоже можно было узнать меня, хотя он совершенно не похож на предыдущий. Волосы распущены, на разрумянившемся лице — выражение восторга; в пене зеленоватых кружев видны обнаженные плечи. Портрет был прекрасен. Я затаила дыхание, не в силах отвести от него глаз.
Она удовлетворенно хмыкнула и, хлопнув в ладоши, подпрыгнула на одной ноге, как ребенок.
— Вам нравится?
— Замечательный портрет. Но он совершенно не похож на тот.
— Но и вы не похожи на женщину с того портрета… пока.
Я переводила взгляд с одного изображения на другое, а она шептала:
— Я говорила… говорила… Эта женщина радуется и печалится… она живет. Та, другая, умиротворена и с каждым годом все более довольна жизнью. Коровы тоже довольны, жуя свою жвачку. Вам это известно, миссис Верлен? Они вытягивают головы и видят сочную зеленую траву. А это — все, что им нужно, потому что другого они и не знают.
— И какая же из них настоящая? Ведь я не могу быть одновременно обеими.
— Но в действительности в нас всегда заключена не одна личность. Я могла бы стать женой и матерью, не обмани меня Гарри. Но если бы он даже и не встретил ту девушку, побогаче, он все равно мог бы потом меня обманывать, только я уже не узнала бы об этом, не так ли, миссис Верлен? Не важно, что мы знаем, важно, во что мы верим. Интересно, согласны ли вы со мной. Даже если нет, то со временем убедитесь в моей правоте. Вы сделаете выбор, как уже сделали его однажды. Ах, миссис Верлен, ведь вы совсем не так мудры, как хотите казаться. Однажды вам уже пришлось принимать решение… и оно оказалось не в пользу вашей музыки. Были ли вы правы… или ошиблись? Только вы сами можете ответить на этот вопрос, потому что лишь то, что вы считаете для себя правильным, и в самом деле правильно для вас. Может быть, сейчас думаете, что однажды поступили неразумно? Что ж, вам повезло. Далеко не каждому дается еще один шанс. Но уж на этот раз вы должны сделать верный выбор. У меня такой возможности не было… — ее лицо сморщилось. — Я все плакала и плакала… — Она приблизилась ко мне. — Думаю, на этот раз вы выберете безопасность, миссис Верлен. Да, именно так вы и поступите.
Она растревожила меня. Вне всякого сомнения она была сумасшедшей, и все же… Каким-то непостижимым образом она умудрилась прочитать мои мысли, потому что сказала:
— Конечно, я сумасшедшая, миссис Верлен. Мои несчастья свели меня с ума, но природа не терпит пустоты, и одно часто заменяется другим. Слепые, например, иногда становятся философами. Так почему бы и сумасшедшим не получить какого-нибудь вознаграждения взамен утраченного разума? Некоторым даруются особые способности, особое внутреннее зрение, и они видят недоступное обычному глазу. Приятная мысль, правда, миссис Верлен? Одно всегда заменяется другим.
— Очень удобная философия.
Она громко рассмеялась.
— Какая дипломатичность! Именно это и пристало жене епископа. Тогда, пожалуй, вы уже изменились. Жена епископа не выбрала бы музыку.