Она пригнулась, как нашкодивший ребенок, и кивнула.
— Ну, теперь-то вы понимаете, — сказала она, — что не должны слишком плохо думать о Нэйпире?
Она безумна, подумала я, и опасна в своем безумии. Но сейчас я была уже рада, пригласив ее к себе. По крайней мере, хоть в этом он не был виноват.
Я не переставая думала о мозаике и не могла отделаться от мысли, что мы наткнулись на что-то важное. Снова и снова я приходила на развалины и бродила там, думая о Роме, пытаясь вспомнить, что она мне рассказывала. И однажды встретила там Нэйпира.
— Вы снова стали приходить сюда, — сказал он. — Я так и думал, что встречусь с вами.
— Значит, вы меня видели?
— Часто.
— И разумеется, втайне от меня? Неприятно, знаете ли, когда за тобой потихоньку наблюдают.
— Ничего неприятного в этом быть не должно, — отпарировал он, — если вам нечего скрывать.
— А многие ли из нас так добродетельны, что им нечего скрывать?
— Речь совсем не о добродетели. Можно заниматься честным и даже почетным делом, которое требует… скажем, некоторой анонимности. И в этом случае, конечно, неприятно, если за тобой начнут наблюдать.
— Например…
— Например, приехать инкогнито в какое-нибудь место, чтобы разгадать тайну исчезновения сестры.
— Так вы знали!
— Выяснить это не составляло большого труда.
— Как давно?
— Сразу после вашего приезда сюда.
— Но…
Он рассмеялся.
— Я же сказал, это было совсем нетрудно. Очень хотелось узнать о вас как можно больше, а знаменитый муж значительно упростил все дело. Знаменитый муж, да и сестра, достаточно известная в определенных кругах… Так что, надо признать, задача оказалась несложной.
— Почему же раньше не сказали мне об этом?
— Это бы сильно смутило вас, да и к тому же я предпочитал, чтобы вы сами сознались, кто вы.
— Но если бы я созналась, мне не разрешили бы приехать сюда.
— Сказать надо было только мне, и никому больше.
— И что же вы теперь намерены делать?
— То же самое, что и до сих пор.
— Вы сердитесь на меня?
— Зачем бы я стал вдруг сердиться на вас, если я с самого начала все знал.
— Вы посмеиваетесь надо мной?
— Я восхищаюсь вами.
— За что?
— За то, что приехали сюда… за то, что так любили свою сестру, что ради нее смогли не отступить перед грозящей вам опасностью.
— Опасностью? Какая же опасность могла мне грозить?
— Тем, кто пытается выяснить, что произошло с возможной жертвой убийства, часто грозит опасность.
— Кто сказал, что она была убита?
— Я сказал “возможной”. Вы ведь не станете отрицать, что это возможно.
— Вряд ли кому-то могло прийти в голову убить Рому.
— Так говорят о большинстве убитых. Но откуда вам знать, какие у сестры были тайны? Вы не могли знать всю ее жизнь.
— Я и в самом деле знала очень мало.
— Вот видите. Вы очертя голову ринулись в опасность, и я восхищаюсь вами…
Он приблизился, и в глазах его я прочла такое неистовое желание, что стало тревожно и захотелось его успокоить.
— Вам, конечно, пришло в голову, — продолжал он, — что два исчезновения в одном и том же месте не могут быть случайностью.
— Такой вывод напрашивается сам, — согласилась я. — И он, действительно, пришел мне в голову.
— Как вы думаете, что случилось с вашей сестрой?
— Уверена только в одном: она никогда бы не уехала, не сообщив мне куда именно.
— А Эдит?
— Эдит — тоже.
— И вам кажется, что эти два случая взаимосвязаны?
— Похоже, да.
— А вам не приходило в голову, что Эдит обнаружила что-то такое… что могло бы пролить свет на исчезновение вашей сестры? И если так, то зачем же вы-то, не разбирая дороги, норовите попасть в беду? Разве не понимаете, что нужно соблюдать осторожность? Вам не следует вести поиски в одиночку… Ах да, ведь Годфри Уилмот охотится с вами, не так ли?
— Ну, едва ли это можно так назвать.
— Но он знает, кто вы?
Я кивнула.
— Вы рассказали ему, хотя от всех нас таились?
Я покачала головой.
— Он узнал меня, как только увидел.
— И сразу признался в этом. Ах, ну да, он же такой открытый и искренний… в отличие от некоторых других.
— Все произошло так неожиданно. Он сразу же узнал меня, но не выдал, за что я чрезвычайно ему признательна.
— Я держал свои знания при себе. А мне вы признательны?
— Благодарю вас.
— А известно ли вам, — сказал он, внимательно и серьезно глядя на меня, — что я готов сделать все, чтобы помочь? — Я не ответила, и он настаивал: — Вы верите мне?
— Да.
— Я рад. Если мы сможем решить наши загадки, то у меня найдется, что сказать вам, и немало. Это тоже известно? Так что для меня важно… даже более, чем важно… найти ответы на все вопросы.
Я вдруг испугалась того, что он готов сказать, а еще больше испугалась своего возможного ответа. Находясь рядом с ним, я совершенно подпадала под его обаяние, и только вдали от него я была в состоянии холодно и бесстрастно его оценивать.
Он, казалось, понял это, потому что не стал продолжать, а сказал:
— Я видел вашу сестру раз или два. Она была фанатично предана своему делу. В домике она всегда жила одна.
— Я приезжала сюда и провела с ней несколько дней.
— Как странно! Вы были так близко, а мы не встретились.
— Не так уж и странно. Полагаю, на раскопках работало достаточно много людей, на которых вы не обратили внимания.
— Я думал не о многих, а о вас. Значит, вы не так далеки от разгадки этой тайны, как в день приезда.
— Годфри Уилмот считает, что она сделала какое-то фантастическое открытие, которому позавидовал бы любой археолог. А я считаю это надуманным.
Он грустно смотрел на меня.
— Вы должны сообщить мне, если обнаружите что-то такое, что, по вашему мнению, приведет к разгадке. И должны позволить мне помочь вам. Вы должны помнить: если оба исчезновения действительно взаимосвязаны, то чрезвычайно важно, чтобы именно я установил эту связь.
— Ничто не обрадует меня больше, чем выяснение истины.
— Тогда я могу надеяться, что мы будем вместе… в этом?
— Да, — ответила я. — В этом давайте будем вместе.
Он подошел еще ближе, как будто хотел прикоснуться, но я отвернулась, притворившись, что не заметила, и сказала, что мне пора домой.
Сибилла вдруг обнаружила пылкую ненависть к цыганам. Она ни о чем другом и говорить не могла и даже, кажется, забросила живопись. Целыми днями она бродила вокруг дома, бормоча об их недостатках.
Здоровье сэра Вильяма за последние недели заметно улучшилось. Я со страхом ожидала новой ссоры между ним и Нэйпиром, но этого не произошло, и мне подумалось, что, возможно, сэр Вильям наконец-то понял, как нужен Нэйпир в поместье, и решил примириться с существующим положением вещей. Может, обстановка и была для него не слишком приятной, но все же лучше, чем бесконечные раздоры.
Мой любимый огороженный садик был также любим и сэром Вильямом, поэтому теперь я избегала ходить туда. Обычно он сидел там каждое утро по часу. Миссис Линкрофт вывозила его, завернув в одеяла, а ровно через час возвращалась и отвозила обратно в дом.
Когда я в первый раз обнаружила его там, с ним была Сибилла. Я слышала ее голос, обращавшийся к нему.
— Ты должен прогнать их со своей земли, — кричала она. — Они не принесут ничего хорошего. От них один только вред. Вспомни, что было, когда ты в прошлый раз позволил им остаться. На кухню явилась несносная девчонка, и вспомни, к чему это привело.
— Сибилла, тише, — произнес сэр Вильям. — Не кричи так.
— Ты же всегда говорил, что не позволишь им находиться здесь. Так что ты собираешься предпринимать?
— Сибилла… тише. Тише.
Я повернулась и тут же столкнулась лицом к лицу с миссис Линкрофт. Она кинула на меня поспешный взгляд и почти бегом заторопилась в сад.
— Мисс Стейси, — сказала она, — прошу не волновать сэра Вильяма. Он еще нездоров.
— А ты кто такая? — закричала Сибилла. — Нет, не говори, я и так знаю. Позор! Ты считаешь себя хозяйкой этого дома, ведь так? Но позволь мне сказать, что над этим вот человеком ты, может, и хозяйка, но только не над домом. Это ты поощряешь цыган остаться. Сказать, почему? Потому, что их девчонка Сирена знает слишком много, вот почему.
Я ушла, размышляя: нет, она все-таки безумна. И зачем только обращаю внимание на ее болтовню? Совершенно глупо с моей стороны прислушиваться к мнению странной леди, все время живущей в собственном фантастическом мире.
Через несколько минут я увидела миссис Линкрофт, катящую кресло с сэром Вильямом в дом: глаза опущены, щеки горели.
Но сэр Вильям все-таки послушался свою сестру. Он заявил, что не разрешает цыганам ставить лагерь на земле, и, к радости Сибиллы, приказал им убраться.
Нэйпир присоединил свой голос к мнению миссис Линкрофт; была шумная сцена, которую, как я слышала, девочки потом обсуждали.
— Они уйдут, — говорила Аллегра, — потому что дедушка велел. Он же здесь хозяин. А мой отец и миссис Линкрофт против.
— И моя мама думает, что они уйдут, — говорила Сильвия. — Говорит, что они — позор для всей округи: портят природу и воруют цыплят и потому должны убраться.
— Ну, что ж, а я считаю, что это стыдно, — заявила Аллегра.
Алиса пожала плечами и философски заметила, что цыгане вполне могут найти другое неплохое место для лагеря, и для всех будет лучше, если они уйдут.
Позднее, когда мы остались вдвоем с Сильвией, она с опаской огляделась и зашептала:
— Моя мама говорит, только миссис Линкрофт и мистер Нэйпир против изгнания цыган, да и то потому, что цыганка их шантажирует.
— Я бы на твоем месте, Сильвия, не распространяла такие слухи, — произнесла я торопливо.
— А я и не распространяю, я только вам рассказала, миссис Верлен. Просто так говорит моя мама. Нэйпир был любовником той женщины когда-то, и она — мать Аллегры. Моя мама говорит, это очень прискорбно и такие вещи недопустимы. А что касается миссис Линкрофт, то моя мама говорит, здесь кроется какая-то загадка и никакого мистера Линкрофта, скорее всего, никогда и не было.