Она задула свечи.
— Мне нравятся сумерки, — сказала она. — Они всегда хороши, не правда ли? Так какую пьесу вы играли, когда сэр Вильям подошел к двери?
— “Пляску Смерти”.
Сибилла вздрогнула.
— “Пляску Смерти”! Что ж, это близко к действительности, не так ли? Для сэра Вильяма. Жутковатая музыка. Вам не показалось странным, что он выбрал именно ее?
— Да, пожалуй.
— И сочли бы его выбор еще более странным, если бы знали, что именно эту вещь Изабелла сыграла в последний раз в тот день. Все утро она сидела за фортепьяно и все играла и играла ее без конца. В конце концов Вильям сказал: “Бога ради, прекрати играть эту мрачную вещь!” И она прекратила, ушла в лес и застрелилась. С тех пор в доме эту пьесу никогда не играли… пока ее не повторили вы.
— Но она была среди нот, которые он сам положил на фортепьяно.
— Да, но эту пьесу он туда не клал.
— Тогда кто же?
— Если бы знать, многое прояснилось бы. Кто-то хотел, чтобы сэр Вильям услышал пьесу… и подумал, что Изабелла вернулась наказать его. Кто-то надеялся, что он поднимется с кресла и увидит вас за фортепьяно… было ведь темно, как сейчас. Этот кто-то хотел, чтобы он упал и разбился. И еще хотел показать, что ему все известно.
— Кто же мог сделать такое? Какая жестокость!
— В нашем доме случались и более жестокие вещи. Как вы думаете, кто это мог быть? Наверное, тот, кто боялся, что его прогонят, и надеялся, что смерть сэра Вильяма помешает этому. Однако, с другой стороны, у кого-то другого вполне могли быть и свои причины.
Я сильно встревожилась и хотела, чтобы она ушла, оставив меня наедине с моими мыслями.
Она, казалось, почувствовала это, во всяком случае, сказала, что ей пора.
— Разве можно быть уверенным хоть в чем-нибудь, миссис Верлен? — спросила она напоследок.
И печально покачивая головой, направилась к двери.
Сильвия пришла на занятия с новой прической: обе ее косы были уложены вокруг головы. Силы небесные, подумала я, ее мать и в самом деле пытается заполучить Годфри Уилмота в женихи своей дочери? Бедная Сильвия, эта прическа делала ее еще более неуклюжей и замкнутой. Мне все время казалось, что ей поручили какую-то неприятную работу и она не успокоится, пока не выполнит ее.
Ей шестнадцать, и через год она достигнет возраста, в котором девушкам впервые разрешается делать высокую прическу.
Урок она отбарабанила, как попугай. Что я могла сказать? Только: “Попытайся вложить чуть больше чувства, Сильвия. Попробуй услышать, о чем говорит музыка”.
Она с недоумением взглянула на меня.
— Но она ничего не говорит, миссис Верлен.
Я вздохнула. И в самом деле, подумала я, теперь, когда нет Эдит, моя работа здесь совершенно бессмысленна. Из Эдит я могла бы сделать хорошую пианистку, способную игрой доставить радость гостям. Ее я могла бы научить получать от музыки и радость, и утешение; но Сильвию, Аллегру и Алису?..
Руки ее были сложены на коленях; обгрызенные до мяса ногти на лопатообразных пальцах едва только начали отрастать. Даже и сейчас она трогала пальцами губы и морщилась, когда в рот попадал горький сок алоэ, которым мать мазала ее ногти, чтобы она их не грызла.
— Дело в том, Сильвия, что ты слишком рассеянна. Ты думаешь не о музыке, а о чем-то другом.
Ее лицо неожиданно прояснилось.
— Я думала о той ужасной истории, которую сочинила Алиса. Вы же знаете, она всегда что-нибудь сочиняет. Мистер Уилмот говорит, в ее рассказах виден настоящий талант. А Алиса говорит, что хочет писать рассказы, как Уилки Коллинз… такие… от которых мороз по коже.
— Надо, чтобы она показала мне какие-нибудь из своих рассказов. Я с удовольствием прочту.
— Иногда она их нам читает. Мы обычно садимся в ее комнате вокруг свечи, и она начинает изображать. Это так страшно! Она могла бы и актрисой быть. Но она говорит, ей больше хочется писать про людей.
— Так что же это за история?
— О девушке, которая исчезает. Никто не знает, куда она делась. Но как раз перед тем, как ей исчезнуть, кто-то вырыл яму в роще около дома, где она жила. А яму увидели дети. Они в нее чуть не свалились, когда играли, вот они и пришли посмотреть и увидели человека. А он их тоже увидел и сказал, будто он яму вырыл, чтобы поймать льва-людоеда, потому что в той местности водились львы. Но они не поверили, потому что для львов не роют ловушек, в них стреляют. Конечно, такое объяснение только для детей годилось, а взрослых он обманул, сказав им, что собирается помогать кому-то перекапывать поле. А на самом деле он убил ту девушку и закопал ее в роще, а все подумали, она убежала со своим возлюбленным.
— Не слишком приятная история, — сказала я.
— Ой, что вы, в конце просто волосы встают дыбом, — отозвалась Сильвия.
И тут у меня волосы тоже чуть не встали дыбом, потому что я вспомнила, как Нэйпир пришел однажды в конюшню с садовыми инструментами. Он тогда сказал, что помогал мистеру Бренкоту перекапывать сад.
На следующий день, поехав в одиночестве кататься верхом, я свернула в сторону дома Бренкотов. Сад выглядел намного аккуратней, чем когда я видела его в первый раз. Я спешилась и стояла, разглядывая его.
Я пыталась придумать предлог, чтобы вызвать хозяина, но тут мне повезло: старый Бренкот сам вышел из дому.
— Добрый день, — сказала я.
— Добрый день, мисс.
— Я — миссис, миссис Верлен, учительница музыки из Ловат-Стейси.
— О, вот как. Я слыхал о вас. Как вам нравятся наши края?
— Здесь очень красиво.
Он покивал, довольный.
— Ни за что бы не уехал отсюда, — сказал он. — Хоть ты мне сотню фунтов заплати.
Я ответила, что полностью с ним согласна, и добавила, что его сад в хорошем состоянии.
— О да, — откликнулся он. — Теперь-то он совсем не такой, как раньше.
— Значительно лучше, чем то, что я видела раньше. С тех пор его основательно перекопали.
— Перекопали и заново засадили, — сказал он. — Теперь-то мне легко за ним ухаживать.
— Но это же огромная работа. Неужели вы ее всю сделали сами?
Он нахмурился и прошептал:
— Только между нами. Мне немножко помогли. Не поверите, но однажды пришел мистер Нэйпир и помог мне.
Я ощутила себя счастливой до неприличия. Оказывается, я безумно боялась услышать, что он сделал все один.
Когда я возвращалась обратно, разговор с Сильвией снова всплыл в моей голове. Девочки, естественно, интересовались всем, что происходило вокруг них, а поскольку они находились в том промежуточном возрасте — уже не дети, но еще и не взрослые, — то смотрели на все еще незрелыми глазами, не всегда все правильно понимая. Почему Алиса написала такую историю? Что в ней выдумка, а что — действительность? Возможно ли, чтобы она и в самом деле видела, как кто-то копает яму в роще? Или же она это выдумала? Может, она или кто-то из девочек видели, как Нэйпир возвращался домой с садовыми инструментами. Этого могло оказаться достаточно, чтобы разжечь воображение Алисы; да и развалины в роще и свет, который они видели в часовне, придали месту некий ореол таинственности. Кто-то копает в роще? Что копает? Воображение тут же услужливо подсказывает ответ: могилу.
Таким ли путем шла мысль Алисы? Наверное, она считает, что должна рассказать всем о своих подозрениях, и в то же время страшилась этого, робкое дитя. Не было сомнений в том, что мать внушила ей мысль о необходимости вести себя наилучшим образом, если обе они хотят жить в Ловат-Стейси. Аллегра постоянно напоминала Алисе, что та дочь экономки и занимает более низкое положение, чем она, Аллегра, а потому не должна никому доставлять неприятностей. Злая Аллегра! А все-таки и она не уверена в своем положении, так что, думаю, не стоит судить ее слишком строго.
Я пришла к выводу, что Алиса, увидев Нэйпира с садовыми инструментами, решила об этом сообщить, но, побоявшись его обидеть, сочинила историю, вложив в нее то, что собиралась рассказать и что подсказало ей пылкое воображение. Алиса хотела поступить так, как ее всегда учили: рассказывать все, что знает; но поскольку это оставалось только ее подозрением, она не решилась говорить открыто. Так оно, скорее всего, и было.
Ну, хорошо, пусть Эдит и в самом деле зарыли в роще. А Рома? Где Рома? Должны же они где-нибудь быть!
Если кто-то выкопал в роще могилу, должны же остаться следы, — например, примятая трава, — по которым нетрудно обнаружить свежераскопанное место.
Все случившееся принимало не только зловещий, но и отвратительный характер. Я припомнила косвенное предостережение миссис Линкрофт. Не вмешивайся! Вмешательство может навлечь на тебя беду.
Эдит убили, и если ее убийца узнает о моем решительном намерении найти его, то я действительно окажусь в опасности. Но ничего не могу поделать. Я должна найти ответ.
Доехав до рощи, я спешилась и привязала лошадь к дереву. Огляделась. Как тихо кругом! И жутко! Нет, наверное, это мои собственные мысли вызывают такое ощущение. Между деревьями мелькали серые развалины, и я инстинктивно направилась к ним.
В ветвях деревьев слабо мерцало солнце, отбрасывая на землю движущиеся тени. Я еще раз подумала: если землю недавно копали, это должно быть заметно.
Трава здесь росла неравномерно, какими-то заплатками. Если кому-то понадобилось бы копать могилу, то лучшего места не найти. Здесь можно спрятаться между деревьями и услышать приближающиеся шаги. А если бы кто-нибудь застал с лопатой в руках? “А я тут помогаю тому, кто не может справиться сам”.
— Нет! — сказала я и сама удивилась, как громко и пылко это произнесла.
Поравнявшись с руинами, я протянула руку и боязливо коснулась каменных стен. Однажды, когда здесь появились огни, я пообещала себе, что приду сюда и выясню, кто это разыгрывает подобные шуточки. Я прошла через пролом в стене, бывший когда-то дверью; и остановилась, глядя в небо через разрушенную крышу. Мои шаги легким эхом отдались по остаткам изразцового пола, и этот звук заставил меня вздрогнуть. Надо сознаться, даже при дневном свете я побаивалась.