У Маркуса была длинная челка, падающая на глаза. В ту же неделю он лишил меня невинности на кровати своих родителей. Это было неплохо, мне было не больно, и я радовалась, что он не заметил, что это был мой первый раз. Когда я позвонила Маркусу домой (он никогда не брал мобильный, и я верила ему, когда он сказал, что не любит пользоваться сотовым), он притворился, что его нет. Трубку взяла мама, и я поняла по ее голосу, как она недовольна его поведением, но я продолжала звонить на домашний и на мобильный, отказывалась поверить, что он не любит меня, я не могла взять себя в руки. Мы с ним спали вместе еще четыре раза на разных вечеринках (обычно это начиналось с его любимого занятия – совместного купания в ванной). Я убеждала себя в том, что раз он говорит, что любит мою грудь, то любит и меня тоже. В последний раз мы лежали поверх покрывала на чьей-то кровати (мы так никогда и не провели ночь в нормальной постели), на часах не было и десяти вечера, и, пока я вытирала живот собственной футболкой, он сообщил, что встречается с Терезой, которую все зовут Тесси. И потому мы не можем «продолжать делать это».
Через два с половиной месяца на вечеринке я встретила девушку с именем, похожим на собачью кличку, и Маркуса, выходящими из ванной. Тесси даже внешне была похожа на коккер-спаниеля. Она была в банном халате, а Маркус по обыкновению голым. Следующего парня я бросила сама. Его звали Оливер. Он сказал, что любит меня (не только мою грудь) уже на четвертый день, я ответила, что он мне нравится, что он чудесный парень, но что мы «не подходим друг другу» (этому я научилась у парней и к тому моменту уже знала, что надо говорить). Он начал названивать мне каждый день, даже трезвым, и каждый вечер присылал смс с пожеланиями доброй ночи.
Мы еще пару месяцев спали, но когда Себастиан появился в отеле, где я работала, все мое прошлое потеряло значение. С ним все было по-другому. Он был началом новой жизни.
Не помню, спрашивала ли я разрешения у родителей остаться с Себастианом в Ницце, но, видимо, да, потому что они принесли с собой новый чемодан (самый дорогой, который мама могла найти) со всеми моими вещами.
На следующее утро я проснулась раньше Себастиана. Я плохо сплю на новом месте. Себастиан спал сном младенца, и я решила его не будить. Поднявшись на палубу, я нашла там Клаеса. Он завтракал, читая шведскую газету.
– Присаживайся, – пригласил он. – Что ты хочешь на завтрак? – спросил он, не отрывая глаз от газеты.
Выпив кофе с круассаном (традиционный завтрак на яхте в Средиземном море), Клаес отложил газету и посмотрел на меня. Не помню, что он спрашивал и спрашивал ли он вообще о чем-то. Мы болтали, и постепенно я расслабилась. Мы так сидели, пока не пришел Себастиан, непричесанный, в одних трусах и белоснежной футболке. Клаес тут же поднялся, взял газету и ушел. Они даже не сказали друг другу «доброе утро». Оставалось семнадцать дней до начала учебного года. Нам с Себастианом предстояло стать одноклассниками. Мы провели на яхте пятнадцать дней и столько же ночей. Мы поплыли на Капри. Море было бирюзового цвета, дул приятный бриз, вечера стояли теплые. Иногда мы бросали якорь прямо в море, спускали моторку и отправлялись плавать с маской, нырять или кататься на водных лыжах. Однажды вертолет отвез нас на гонки «Формула-1» в Монако. Мы стояли прямо рядом с финишной и улыбались друг другу. Я так и не узнала, как называется яхта, хотя помню, что я спрашивала. Капитан Сандро терпеливо отвечал на мои вопросы о местах, которые мы проплывали, а повар Луиджи выучил, что я люблю лимонад, греческий йогурт, круассан и дыню на завтрак, салат с курицей или сыром фета на ланч, и черный кофе без молока и сахара. В спа-отделении рядом со спортзалом и кинозалом играла расслабляющая музыка, и Зое делала мне педикюр и маникюр, массировала меня маслом с запахом зубной пасты и ванили. Она ходила босиком, и я никогда не видела ее нигде, кроме как в спа.
Я обожала эту яхту, обожала всю команду, они радовались встрече со мной, и я поражалась тому, как быстро я привыкла к новой жизни и как естественно было наслаждаться этой роскошью. По вечерам мы ужинали с Клаесом. Это было для него важно, хотя он всегда съедал только одно блюдо и говорил только со мной, задавая много вопросов, а потом уходил в свою каюту. Но все равно отец Себастиана уделял нам внимание, слушал наши разговоры, кивал, когда был в хорошем настроении, рассказывал нам о чем-нибудь.
На пятый или шестой день он пригласил нас в ресторан. Ему предстоял ужин с деловым партнером, и он позвал нас с собой. Мы не стали спрашивать о мотивах, решив, что он хочет сделать встречу менее формальной.
Ресторан находился на скале в горной деревушке неподалеку от Бонифачио. Туда нужно было подниматься пешком. Было уже темно. В гавани стоял фургон, крытый брезентом. Брезент колыхался на ветру. Было тепло, несмотря на то что солнце зашло, и пахло мусором. Деловой партнер, итальянец, говорил с таким сильным акцентом, что его можно было резать ножом. И он был изрядно навеселе.
– Помоги мне, – сказал он, протянув руку с короткими пальцами. Себастиан выпустил мою руку и взял под руку итальянца. Мы медленно поднимались вверх по каменистой дороге. Мне тоже было сложно идти из-за туфель. Тучный итальянец потел и матерился, опирался на Себастиана и через каждые двадцать метров останавливался перевести дыхание. Когда мы, наконец, добрались до ресторана, он поцеловал Себастиана в щеку, прямо рядом со ртом. Себастиан вздрогнул. Клаес открыл дверь в ресторан и повернулся к итальянцу, приглашая его проходить первым.
– Я сюда вскарабкался только ради тебя, Себастиан, – выдохнул итальянец и наконец выпустил Себастиана.
– Рад, что он хоть чем-то полезен, – сказал Клаес. – Это для меня новость.
Я не поняла, что его так разозлило, но Клаес был зол. Чертовски зол. Его словно подменили. С тех пор как мы сошли с яхты, он угрюмо молчал, делал вид, что не слушает меня, смотрел в сторону, шел впереди, не отзывался на зов. У меня внутри все свело от страха, Себастиан старался не смотреть мне в глаза. Итальянец ничего не заметил.
Нам дали столик у окна. Ресторан располагался прямо на скале над морем. Казалось, что он парит в небе. Внизу светились огоньки лодок, вдали у входа в бухту, где стояли на якоре суда покрупнее, мигал маяк. Отец Себастиана заказал еду, не спрашивая, что мы хотим. Итальянец смеялся так громко, что другие посетители оборачивались. Он потребовал, чтобы заказ поменяли. Ему не нравилась выбранная Клаесом закуска, и главное блюдо тоже, он твердил что-то про корсиканцев и осьминога, и отец Себастиана ничего не сказал, только незаметно кивнул официанту, и когда принесли карту вин, дал ее итальянцу, чтобы тот сделал выбор. Но сам не притронулся ни к закуске, ни к вину.
В перерыве между закусками и главным блюдом я пошла в туалет. Вернувшись, я увидела на своем месте итальянца. Он кивнул мне занять его место. Себастиан не протестовал, но пару раз пытался привстать, словно желая придвинуться ко мне ближе.
– Сиди спокойно, ради всего святого, – процедил по-шведски Клаес. – Неужели я много прошу? Сидеть тихо и держать рот на замке?
Себастиан замер и изобразил фальшивую улыбку, стараясь не глядеть на меня.
Когда итальянец не пытался заставить Себастиана петь «шведские песни», он обсуждал дела. Как я поняла, он хочет продать свою компанию. И чем больше он болтал, тем молчаливее мы сидели. Я боялась, что итальянец ужрется в хлам, но тут отец Себастиана позвонил кому-то и протянул телефон своему партнеру. Закончив разговор, Клаес чокнулся с итальянцем. Меня подташнивало от нервозности. Мы пережили четыре блюда, сырную тарелку, два десерта, кофе с подносом, полным пралине, мини-меренг и мармеладок. Наконец, пришло время возвращаться на яхту. Откуда-то взялось инвалидное кресло, и отец Себастиана усадил туда сонного итальянца. Один из команды яхты покатил гостя обратно в гавань. У яхты он проснулся и заявил, что идет на прогулку. Мы с Себастианом пошли в свою каюту. В четыре утра нас разбудили голоса на палубе. Я присела на кровати, но Себастиан потянул меня назад.
– Лежи, – попросил он. – Нас это не касается.
Завтракали мы одни.
– Твой отец уехал, – сообщил нам один из матросов, чье имя я не помнила. Себастиан кивнул, не выразив удивления. – Он разрешил вам занять его каюту, мы как раз заканчиваем уборку.
Мы загорали, когда на палубу поднялся итальянец. Все лицо у него было в синяках, а правая рука в гипсе. Он к нам не приближался, остановившись в трех метрах.
– Боже мой, – вырвалось у меня. – Что произошло?
Итальянец покачал головой.
– Опасно гулять по пляжу поздно ночью, – криво улыбнулся он.
– Твой отец здесь? – спросил он, поворачиваясь к Себастиану. Себастиан снова потянул меня обратно на шезлонг.
– Нет, – ответил он.
– Ты не мог бы… – продолжил итальянец.
– Нет.
Итальянец уехал, и мы переселились в каюту отца Себастиана. Теперь у нас было две ванные комнаты и отличный вид из окон – тот же самый, что и из рубки капитана. В одной из ванных комнат над джакузи был световой люк. Можно было принимать ванну прямо под звездами.
– Это твой папа избил итальянца? – спросила я, когда мы лежали в джакузи на палубе, – за то, что он с тобой флиртовал?
– Нет, – ответил Себастиан. – Это не он.
Я рассмеялась, решив, что он пошутил, но Себастиан не смеялся. Он обнял меня и зажмурился.
– Однажды я спросил папу, почему мама исчезла, что он с ней сделал… почему она уехала…
Он замолчал.
– И что он ответил?
– Папа сказал, что в нашей семье никому не нужно выносить мусор, для этого есть прислуга.
Я хотела спросить, что он имел в виду. Что он приказал слугам вышвырнуть мать Себастиана и избить итальянца? Но я не осмелилась. Себастиан плакал. Не всхлипывал, не сморкался, просто тихо рыдал. Я не знала, что мне делать. Я взяла его лицо в свои ладони и поцеловала. Я целовала его долго и страстно, дольше, чем когда-либо до этого, и он целовал меня в ответ, пока нас не охватило желание. Я помню, что больше всего на свете мне хотелось, чтобы он вошел в меня. И когда он это сделал, я тут же кончила. Я всегда кончала быстрее, чем он, чаще, чем он, интенсивнее.