ь знакомых.
– О чем ты думаешь? – спросила я.
– О том, что мне нужно скоро домой.
– А что ты сказал своим родителям?
Он пожал плечами.
Я поднялась и начала ставить грязную посуду в посудомоечную машину. Самир остался на своем месте. Только поднял руки, чтоб я могла забрать его кружку.
– Я поговорю с Себастианом, но…
Самир фыркнул.
– Я тебя ни о чем не просил.
– Знаю. Но Себастиан не совсем здоров. Он…
– Прекрати, Майя. Оставь эти глупости о бедняжке Себастиане для других. Но меня в это не втягивай. Мне на него наплевать. Если ему так тяжко приходится в роскошном особняке, почему бы не выехать? А если ему лень учиться, почему бы не бросить школу? Твой бойфренд – придурок, и трезвый и под кайфом. На месте отца я бы давно его вышвырнул. И с чего ты вбила себе в голову, что должна о нем заботиться, я вообще не понимаю.
Я сглотнула.
– Я ему нужна…
– Нет, не нужна, Майя. Прости, не хочу тебя расстраивать, но ты ему не нужна. Незаменимых людей для Себастиана Фагермана нет. Ему на всех наплевать, включая тебя.
Я не успела ответить, точнее, придумать, что на это ответить, чтобы Самир понял. Мой телефон снова завибрировал, медленно подвигаясь к краю. Мы оба смотрели на телефон, пока не включилась голосовая почта.
– У меня автобус через двенадцать минут, – объявил Самир, поднимаясь. – Я должен успеть.
Оставив нетронутое месиво из хлопьев и молока на столе, он вышел в прихожую. Я вышла за ним. Поцеловала его в щеку, пока он завязывал кроссовки, открыла дверь – ключи были в замке. Открыв дверь, я увидела Аманду перед домом. Она закрывала велосипед на замок.
– Привет, – поприветствовала она и застыла на месте. Самир протиснулся в дверь и поздоровался:
– Привет, привет.
Вид у него был невозмутимый. Аманда ничего не ответила. Спустившись на улицу, Самир ускорил шаг.
– Увидимся, – крикнул он через плечо. Мы не ответили.
Я перевела взгляд на Аманду. Та стояла, уставившись на меня. Убедившись, что я поняла, что она обо всем догадалась, она отперла велосипедный замок, села на велосипед и уехала. Я не стала ее догонять. Я была в одной футболке и трусах. Не лучшая одежда для выяснения отношений, и я не чертова Бриджит Джонс.
Когда Аманда скрылась из виду, я вернулась в дом, заперла дверь, отключила телефон, отнесла одеяло в гостиную, легла на диван и посмотрела три серии «Ходячих мертвецов», поедая макароны с сыром прямо из кастрюли.
Я ждала четыре часа. Не потому что не знала, где Аманда, или потому что не хотела предотвратить катастрофу, а потому что мне нужно было побыть одной.
Солнце почти село, когда я вышла из дома. Шел снег. Я позвонила Самиру. Он не ответил. Снег был редкий и мелкий, он скорее раздражал, чем радовал. Улица была покрыта снежной жижей. Кроссовки быстро промокли. Но я продолжала идти в декабрьской темноте.
Окна в конюшне запотели изнутри от конного дыхания и тепла, а также от включенной печки. Я подошла к стойлу лошади Аманды. Дверца был открыта.
– Можем поговорить?
Она не ответила.
Я вошла и села возле морды Девлина. Аманда водила щеткой по гладкой шкуре коня, каждый раз очищая щетку от шерсти. Конь весь сиял, но Аманда не останавливалась. Не хотела смотреть мне в глаза.
Что я тут делаю? Почему мне нужно объясняться перед Амандой? Почему мне так важно успокоить ее? Я ничего плохого не сделала. И все равно пришла сказать, что ничего серьезного не случилось, что все так же, как и прежде, и ей не о чем беспокоиться. И попросить прощения. Такой была наша дружба. Я просила прощения вне зависимости от того, виновата я или нет. И всегда я. Аманда никогда.
Девлин нагнул морду и обдал мне волосы горячим дыханием. Я погладила его по носу. Прошло полгода с тех пор, как я в последний раз была в конюшне. А ведь раньше я здесь практически жила. Папа всегда говорил, что как только я начну «интересоваться мальчиками», я заброшу конный спорт, и я вынуждена признать, что он был прав. Каждый раз, оказываясь здесь, я говорила себе, что вернусь к верховой езде, но вскоре об этом забывала.
– Аманда, – начала я, желая поскорее закончить с этим трудным разговором.
– Ты не можешь… Аманда повернулась ко мне и подняла руку со щеткой вверх. Голос ее дрожал от возмущения. – Я не понимаю, о чем ты только думаешь, Майя. Не понимаю, какой реакции ты ждешь от меня. Ты, что, не видишь, что это неправильно. Ты соображаешь, что ты натворила?
Я кивнула. Лучше со всем соглашаться. Это ускорит разговор.
– Я понимаю, что с Сиббе приходится нелегко, я правда понимаю, но… – Она зарыдала. Видимо, с чего-то решила, что дело в ней. – Но, Майя, он не заслуживает такого обращения. Ему сейчас тяжело, Майя, ты не можешь так поступать с ним.
Еще раз произнесешь «Майя», и я тебе врежу, подумала я, но заставила себя прикусить язык и считать до ста. Надо дать ей выговориться. Только молчать и делать вид, что слушаю.
Все равно подруге не понять. Не понять, что все, что мне хочется, это закричать, что она дура и ничего не понимает. Например, того, что все эти ласкательные имена, которые она придумала, больше подходят персонажам комиксов, чем реальным людям. Лаббе и Сиббе. Тудде и Лудде. Билли, Вилли, Дилли.[18] Я сглотнула.
Аманда была просто невыносима. Почему все думают, что они понимают, каково это – быть девушкой Себастиана? Только я одна знаю, что это такое на самом деле. Знаю и хочу с этим покончить. Никто не представляет, как паршиво у меня на душе. Аманда страшно меня бесила, но я не знала, что с этим делать, и слушала молча.
– Я не… это не…
– А Самир? Это нечестно и по отношению к нему тоже. Ты влюблена в него?
Она фыркнула с таким презрением, словно мы говорили о жирном политике-националисте в вельветовых штанах, женатом и с детьми.
Почему нет? Почему я не могу быть влюблена в Самира? Что тут такого удивительного? С тех пор как Аманда начала встречаться с Лаббе, она начала воспринимать Самира как свой благотворительный проект. Самир такой умный. Самир такой смешной. Самир такой умный. И такой смешной. Я говорила, что он умный?
– Нет, – покачала я головой. – Нет. – У меня не было сил задаваться вопросом, люблю я Самира или нет. Возможно, в тот момент я лгала, но я не знала, что еще мне сказать. – Я не знаю. Мне тяжело, Аманда. Мне нравится Самир. С ним проще, чем с Себастианом. С Себастианом…
Мне даже не нужно было заканчивать предложения. Можно было спокойно дать Аманде додумать все самой. Ей лучше было бы зарыдать, чтобы мы рыдали вместе. Аманда бы этого не вынесла. Она ненавидела, когда кто-то другой, не она, был в центре внимания. Но можно начать плакать, когда она успокоится. Чтобы она бросилась меня утешать и перешла на мою сторону. Но у меня не было сил даже на рыдания.
– Я сама не знаю, как это случилось. С Себастианом нелегко, а Самир…
Аманда возмущенно посмотрела на меня.
– Я поговорю с Самиром, – пообещала я. – И с Себастианом тоже, но ты должна дать слово, что никому ничего не скажешь. Ни Лаббе, ни Себастиану. Он не должен узнать. Он слетит с катушек, если узнает.
– Конечно, я никому ничего не скажу.
Возможно, она уже успела рассказать Лаббе, подумала я.
– Спасибо.
– Я умею держать секреты, – всхлипнула она с раздражением.
«Когда же она научится говорить грамотно?» – подумала я. Держат слова, а секреты хранят. Но это был не самый удачный момент для урока словесности.
– Спасибо, Аманда, – повторила я.
29
На улице было темно как в гробу, хотя на часах только что пробило четыре. Добро пожаловать в декабрьскую Швецию. Успокоив Аманду, я вышла на улицу и позвонила Самиру. Он по-прежнему не брал трубку. Я позвонила четыре раза подряд. Отправила сообщение. Оно было «просмотрено», но Самир сразу после этого отключился, не ответив. Пока я шла, к остановке подъехал автобус, и я села в него. Снова набрала номер. Включилась голосовая почта. Я оставила сообщение, что нам нужно поговорить. Не хотела дожидаться, пока вернется Себастиан. Я должна сделать это до того, как кто-то меня остановит, до того, как я передумаю.
Самир был зол, когда уходил. Еще до появления Аманды. Я не хотела, чтобы он на меня злился, не хотела, чтобы думал, что я его стыжусь.
В вагоне метро два окна были открыты, впуская ледяной воздух. Но даже он не мог перебить запах пятничной попойки и предрождественских закупок. Все сиденья были заняты сумками с покупками и людьми. Поезд медленно полз в центр. Я пересела на другую линию, там людей было поменьше.
Кристер рассказывал нам об одном исследовании, в котором изучали продолжительность жизни людей в разных районах. В районе метро «Багармоссен» люди жили в среднем на пятнадцать лет меньше, чем в районе метро «Дандерудс шукхюс». В поезде в направлении Тенсты стариков не наблюдалось. Как и молодежи. Только мужчины и две женщины в платьях до пола и платках с колясками.
Может, всех девушек моего возраста держат взаперти в квартирах, чтобы они, не дай бог, не вошли в контакт с эрегированным пенисом, и пристально следят, чтобы несчастные узницы не выбросились из окна.
В кармане куртки у меня перцовый баллончик. Мама привезла мне его из Франции. Однажды я нечаянно нажала на кнопку, когда баллончик был в кармане. Я ничего не заметила, но когда вынула руку и провела по волосам, глаза словно обожгло огнем. Они горели еще два часа после этого. Мама хотела везти меня в больницу, но папа просто потащил меня в душ и мыл лицо теплой водой, пока жжение не прошло. Потом он позвонил приятелю, который работал врачом, и тот выписал рецепт на мазь и ополаскиватель. Воспаление быстро прошло. Папа потребовал, чтобы мы выбросили баллончик, но мама отказалась. Маме было плевать, что у меня могли возникнуть проблемы из-за ношения оружия, она говорила, что моя безопасность для нее важнее. Важнее чего? Проблемы были бы у меня, а не у нее. Но теперь я была рада тому, что он был со мной. Когда напротив меня сел парень, я опустила глаза в пол и покрутила баллончик в кармане.