– Жаль, что среди нас нет инвалида, – пошутил Себастиан, когда Кристер поведал ему о своих планах в коридоре. Он увидел нас с Себастианом, нагнал, подозвал Аманду и Самира и заставил выслушать свою идею.
– С Деннисом я поговорю, – заверил он. – Приходите на организационную встречу. Вместе мы придумаем что-нибудь, что всем придется по вкусу.
Аманде предложение понравилось. Она обожала петь. Каждое лето она пела на празднике по случаю окончания учебного года. Самир тоже не возражал. Наверно, он, как и я, не верил, что эту идею удастся воплотить в жизнь.
Мы пришли на встречу. Себастиан вошел в класс первым и с грохотом швырнул сумку на парты у двери. Я отметила этот грохот. Звучит так, словно сумка была набита железом, подумала я.
– Закрой дверь, – попросил Кристер.
Когда я закрыла дверь и, еще не выпуская дверную ручку, начала поворачиваться к остальным, в руках у Себастиана уже было ружье. Он стоял в центре комнаты и готовился нажать курок. В ту секунду, как моя рука выпустила ручку, раздался выстрел. Пули попали Деннису в лицо и в грудь. Оцепенев, я смотрела, как Себастиан стреляет в Кристера и Самира. Я слышала, как Деннис кашлянул – три раза, и затих. Мне кажется, Кристер успел что-то выкрикнуть перед тем, как в него попала пуля, но я знаю наверняка.
Никогда раньше я не слышала, с каким грохотом ружье стреляет внутри помещения. Грохот был просто нереальный. Я не сразу поняла, что происходит. Не знаю, о чем я думала, когда поняла, что Себастиан сейчас выстрелит. Не знаю, сколько выстрелов он сделал. Если вы меня спросите, я отвечу тысячу пятьсот раз, но на самом деле я ничего в тот момент не соображала.
Когда я повернулась к Аманде, она уже сидела на полу. Я не знаю, где она была, когда Себастиан начал стрелять, но теперь она была у окна и медленно съезжала на пол. Себастиан кричал. Нет, он не кричал, никто не кричал, он говорил со мной обычным тоном, а за его спиной была Аманда, которая медленно сползала на пол. Она плакала. Я видела, как шевелятся ее губы, но я не слышала, что она говорит, из-за гула в ушах. Себастиан что-то говорил, и я перевела глаза с Аманды на него.
Сумка, которую он принес, лежала передо мной. Она была открыта. Молния полностью расстегнута. В воздухе пахло порохом. Резкий запах. Не думаю, что Себастиан смотрел на Аманду, он смотрел только на меня. В сумке было ружье. Я видела его. И когда Себастиан снова заговорил, Аманда отползла в сторону, но там лежал Кристер, и она замерла у стены в страхе. И когда Себастиан закричал, она оцепенела, и я больше не видела ее лица, не знаю, что она говорила. Я слышала только крики Себастиана. Он кричал так же, как и предыдущей ночью.
– Закрой пасть, придурок, – кричал он Самиру, когда охранник оттаскивал от него отца. Самир тоже кричал в ответ. Они оба вели себя как безумные. Все словно обезумели. Когда Клаес вытащил Себастиана из спальни, вид у Самира был совершенно безумный, не менее безумный, чем у Себастиана.
Но безумнее всех был Клаес. Если бы не охрана, он бы забил Себастиана до смерти. Ногами. Когда все ушли, Клаес велел Себастиану проваливать. Он вышел из дома, и я пошла за ним. Себастиан был спокоен. Мы шли молча. Мы не обсуждали то, что произошло. Не обсуждали проституток и пустоту в его глазах. Я не рассказала, что это я дала Самиру телефон Клаеса, хотя это было очевидно. Себастиан наверняка догадался. Он знал, что я во всем виновата, что без меня его отец не появился бы на вечеринке, но ни в чем меня не обвинял. Он не держал меня за руку, не обнимал, но и не злился. В мыслях он уже меня оставил. Оставил все и всех.
Я достала ружье из сумки. Себастиан ждал, пока я это сделаю, а потом закричал во все горло. Я не помню, как долго он кричал, но я помню почему. Он наставил на меня ружье и повторял одни и те же слова. Выбора у меня не было. Я выстрелила. И потом снова выстрелила. Что мне было делать?
Я не верю в случай. Я не верю в Бога. Я верю в цепь событий, в причинно-следственную связь. Я не верю в предназначение. Не верю в предсказания будущего. Как не верю и в то, что вещи просто случаются. Сила притяжения неслучайна. Вода закипает и испаряется неслучайно. Это не чистое совпадение и не доказательство божественной справедливости. Это объективная реальность.
У нас был учитель, который считал, что в основе всего способность газа взрываться. Он был идиотом. Какое отношение Большой взрыв имеет к тому, что я тогда достала оружие из сумки? Или к Аманде? Или к Себастиану?
Через пару минут или секунд, когда вся моя вселенная взлетела на воздух, а стрелка на часах продолжала неумолимо двигаться по кругу, я все еще была жива. Почему Себастиан не оставил Аманду в живых и не застрелил меня? Может ли Большой взрыв объяснить необъяснимое? Откуда тому учителю-идиоту знать правду?
В комнате стало тихо. Невероятно тихо. Себастиан лежал на полу. Я убила его, он был мертв. Но прижала его к себе, так близко, как могла. А Аманда умерла в одиночестве.
Я не видела, как Себастиан доставал оружие из сумки, но я видела его, когда он стрелял. Грохот от выстрела оглушил меня и ошарашил. Я смотрела, но не осознавала, что происходит. Второе ружье я подняла, потому что знала, что у меня нет выбора.
Я понимала, что Себастиан хочет умереть, и что я должна убить его прежде, чем он убьет меня. Я не видела, как попала в Аманду, но, увидев, что она мертва, поняла, что это я ее убила.
Самое главное в жизни – это любовь, говорят люди. Они все время это повторяют, некоторые даже верят, что это действительно так. Обвинитель сказала, что я сделала то, что сделала, из любви к Себастиану, что для меня не было ничего важнее любви к нему. Все остальное не имело для меня никакого значения. Но это не так. Потому что самое главное в жизни – это страх смерти. И по сравнению с ним любовь – это ничто. Когда ты знаешь, что сейчас умрешь, ты не думаешь о любви.
Я знаю, что должна объяснить, почему все это произошло. Сделать как Сандер – подогнать мои поступки под статьи в Уголовном кодексе. Должна рассказать: «Сначала случилось это, а потом это, и в итоге получилось вот это. Это не моя вина. Я невиновна». Или «Это моя вина. Я виновна». Но я не могу. Вы ненавидите меня за то, что произошло. Но я ненавижу себя еще сильнее за то, что не могу ничего объяснить. Но объяснения нет. В том, что произошло, нет никакого смысла.
Слушания по делу B 147 66Обвинение и другие против Марии Норберг
41
Третья неделя судебного процесса, последний день
Ночью накануне последнего судебного заседания я стараюсь не заснуть. Ночью нет места для лжи. Наверно, все дело в тишине. Когда затихают птицы и небо становится совсем черным, приходят сны, а сны не подчиняются правилам, никто им не указ, они сами решают, что тебе сегодня приснится.
Воспоминания влетают в меня бесшумно, как стаи черных ворон, и попадают прямо внутрь. Позвоночник превращается в гравий, песок, пыль. Я не могу пошевелиться от усталости, не могу заснуть. Сон – не освобождение от боли, от нее нигде не скрыться, во сне я сталкиваюсь с правдой лицом к лицу.
Нет, я не планировала никого убивать. Я не желала смерти Деннису или Кристеру. Я желала смерти отцу Себастиана, но я не думала, что Себастиан решит его убить. Да, я убила Себастиана, и я сделала это намеренно, но об этом я жалею.
И я убила Аманду. Об этом я жалею больше всего на свете. Я готова была бы на все что угодно, лишь бы вернуть ее.
Когда мы ехали в школу, я не знала, что задумал Себастиан. Меня он в свои планы не посвящал. Самир говорил, что Себастиану я не нужна, но я ему не верила. Я считала, что нужна Себастиану, что он не может без меня жить. Но жестокая правда заключалась в том, что я была ему не нужна, даже убить себя он был в состоянии сам. Единственное, что придавало моему существованию смысл, это вера в то, что я нужна ему, но для Себастиана я была никем.
Говорят, что жизнь каждого бесценна. Но говорят это только люди с высшим образованием и хорошим воспитанием, и говорят исключительно из вежливости, потому что это неправда. На самом деле всем хорошо известно, что ценность человека зависит от многих факторов. Вот почему, если в Индонезии разбивается самолет, то никто об этом не знает. Но стоит на его борту оказаться одному шведу, как газеты тут же пестрят заголовками. Один потный шведский секс-турист важнее четырехсот индонезийцев.
Вот почему на первых полосах газет будут фотографии молодой красивой успешной женщины, погибшей в результате схода снежной лавины, и только небольшая заметка рядом с рекламой кинофильмов и операций по увеличению груди о том, что разведенного бездетного пенсионера с недержанием ограбили и убили.
Вот почему статьи о «Трагедии в Юрсхольме» всегда сопровождает фото Аманды, а не Денниса.
Только идиоты делают вид, что не имеет никакого значения, кто ты и что ты сделал. Человеческая ценность – это выдумка.
Человеческая ценность абсолютна, вечна и неизменна. Бла-бла-бла. Мы все равны. Жизнь Гитлера так же ценна, как и жизнь Матери Терезы. Но Себастиан знал правду. Он вырос в доме с собственным бассейном и с пляжем с белым песком, привезенным лодкой и самолетом с Французских берегов. Он с детства воображал себя богом, превосходящим всех и вся. Каждый день жизни Себастиана доказывал простую истину: он ценнее многих других. Власть денег гораздо легче поддается пониманию, чем философские выдумки об абсолютной ценности человека.
Но проблема Себастиана заключалась в том, что он также знал, что его ценность зависит от его отца. Без своего отца он был никем. Все учителя, которые разрешали ему опаздывать на уроки, родители, которые позволяли своим детям общаться с ним, охранники, пропускавшие его без очереди, все приятели, делавшие с ним фотографии, распускавшие о нем сплетни, все они делали это только ради его отца. Клаеса Фагермана.
И когда отец сказал, что больше не хочет его знать, что он ничтожество, когда пинал его ногами и плевал в него, Себастиан понимал, что это правда. Без Клаеса его жизнь ничто.