Она была бледная, над губой выступил пот.
– А разве и так не ясно?
– Ясно... Боже мой... Это долго продолжалось?
– Пять лет... Пять последних лет его жизни... Я не хотела, чтобы вы знали... И он не хотел, он любил вас... Оберегал...
– Вы работали с ним?
– Нет. Никакой я не инженер, я была... литературным переводчиком...
– Но когда же вы встречались, я ничего не замечала.
– Зачем вам это сейчас?
– Алла, я хочу знать!
– Мы находили время... Он приезжал ко мне в обеденный перерыв, я жила совсем близко от его работы... Видит Бог, я не хотела этого говорить. Наверное, я должна попросить прощения... Хотя за что? Я же его любила... и он меня... Простите, я понимаю... это все ужасно получилось...
– Где вы познакомились?
– Случайно... В одном доме.
– В чьем доме?
– Ах боже мой, какое это теперь имеет значение?
– Мне это важно.
– В доме Филиппа Андреевича Венгерова. Они там собирались всем классом, их уже немного осталось, а я... я была в свое время аспиранткой Филиппа Андреевича и зашла к нему за книгами, а Лёня... Леонид Станиславович вызвался меня проводить... Вот так... Только зачем вам это? Филиппа Андреевича уже давно нет в живых.
Я прекрасно знала эту неразлучную компанию школьных друзей. Они все учились в знаменитой 110-й московской школе, почти все стали известными людьми в самых разных областях. Лицейская дружба, так у них это называлось. Среди них был физик с мировым именем, знаменитый пушкинист, блестящий кинорежиссер, да и Лёня в своем деле был достаточно крупной величиной, Филипп был профессором МГУ, известным филологом, шекспироведом...
– Знаете, я помню свое дикое смущение, я была тогда не так уже юна, но столько знаменитых людей в одной компании... Они сидели и выпивали, им явно было весело и без женщин... Я не собиралась там сидеть, я случайно оказалась в том доме и позвонила Венгерову, нельзя ли мне зайти за книгами. Он разрешил, я же не знала... Как сейчас помню, я вошла в комнату, увидела много мужчин, мне все они показались стариками, но один встретил меня такой улыбкой, что сердце ушло в пятки и я подумала: если он меня позовет, я пойду за ним на край света... Ох, простите...
– Он говорил с вами обо мне?
– Никогда! Поверьте, никогда! Он рассказывал о дочке...
– Но вы же в начале разговора сказали, что он любил и оберегал меня?
– Да! Просто он сразу сказал мне, что не сможет уйти ко мне, что любит жену... Вот и все.
– И вы смирились?
– Я приняла это с уважением, я понимала...
– Что он слишком стар для вас? Он и для меня был староват, пятнадцать лет разницы, а сколько лет вам?
– Пятьдесят один.
– Понятно, он был старше вас на двадцать три года, для брака многовато.
– Я вообще не стремилась к браку, это не моя стихия... Я просто любила его и радовалась тому, что мы встретились в этой жизни... Простите его...
Боль была повсюду. Болело не только сердце и душа, болели руки, ноги, спина. Казалось, я вся – сплошная боль. Боль была не острой, а тянущей, от такой боли еще не кричат, а только закусывают губу...
– Леокадия Петровна, что с вами, вы так побледнели! – перепугалась она.
– Ничего, сейчас пройдет... Только... у вас нет телефона моей дочери, не могли бы вы ей позвонить? Пусть она приедет за мной сюда...
– Да-да, телефон есть... Я позвоню... Но, может, не стоит ее пугать, тем более что мы должны встретиться с ней уже через полчаса... Я понимаю, вам, вероятно, тошно со мной общаться...
– Как и вам со мной.
– Нет, мне не тошно, я ведь ничего не потеряла, – тихо добавила она. – Ой, простите мою бестактность, но знаете... зря вы полезли в мою записную книжку.
– Вы правы. Любопытство сгубило кошку. Хорошо, попросите счет.
– Позвольте мне заплатить!
– С какой это стати? Я вас пригласила сюда, я и заплачу.
Ариадна
– Мамочка, что с тобой? – Я испугалась, увидев ее. В лице ни кровинки, губы синие...
– Я просто устала, ненавижу экскурсии. Ничего, Адька, все пройдет, не волнуйся. Она меня так заговорила, ужас...
– Но город-то тебе понравился?
– О да! Особенно те кварталы, где пестрые домики. Такая прелесть, голубые, розовые, сиреневые, красные. Только ездить тут пытка, такие крутые горки...
– Да уж! А в церкви святой Марии были?
– Это где круглый орган?
– Да!
– Красиво и очень необычно. Адька, знаешь, давай поедем домой.
– Не хочешь до вечера здесь побыть?
– Нет.
– А у меня дома обеда нет...
– Но мы же можем пообедать где-нибудь в ваших краях?
– Конечно! Ты как относишься к китайским ресторанам?
– Никогда в жизни не была.
– Значит, поедем в китайский. Там вкусно!
– Адя, где ты нарыла эту гидшу?
– В Интернете, а что? Она тебе не понравилась?
– Болтливая очень, у меня просто голова кругом пошла... А впрочем, неважно, черт с ней.
– Мамочка, как мне хорошо с тобой, как легко...
– А со Стаськой трудно, да?
– Ужасно, я ее боюсь.
– Ты зря ей это демонстрируешь. Она сейчас как нервная собака – почуяв твой страх, может укусить, а она иной раз больно кусает.
Что ты на это скажешь? Наверное, я никогда и никого не боялась так, как ее, мне кажется, она может даже убить... И в этом виновата я. А что же случилось с мамой? Неужто заболела? Может, сердце? Я даже не знаю, здоровое у нее сердце или нет... я почти ничего о ней не знаю. Только чувствую, что она меня любит и уже простила за все... Мамочка моя...
В китайском ресторанчике как раз начинался обеденный перерыв, но Джуди, знакомая официантка, пустила нас.
– Ничего, заходите, большого выбора не обещаю, но накормить накормлю. Как дела, Ади?
– Познакомься, Джуди, это моя мама из Москвы.
– А, мама это хорошо. Мандариновый суп будете?
– Мне как обычно, Джуди, и маме то же самое принеси.
– Что она говорит? – спросила мама.
– Что принесет нам мандариновый суп, а потом говядину.
– Мандариновый суп? Он сладкий?
– Нет, чуть сладковатый. Просто бульончик со вкусом мандарин.
Мама с сомнением взглянула на маленькую фарфоровую мисочку с такой же ложкой. И улыбнулась.
– О, теперь я понимаю, для чего эти мисочки. Мне как-то подарили две штуки с такими же ложками, я подумала: красиво и удобно. Я сметану в ней иногда подаю, а это, оказывается, для китайского супа. А знаешь, вкусно!
Когда Джуди подала мясо, мама закричала:
– О боже, я столько не съем. Ах да, мы же можем взять это домой. А не лучше было бы заказать одну порцию на двоих?
– В другой раз так и сделаем, мамочка.
– А вот это что такое?
– Это печенье. В нем запечатана записочка с предсказанием.
– Ах да, я видела это в кино... Открой свою!
Я давно перестала верить этим предсказаниям. Но открыла. «Ты обретешь то, что потеряла». Неужто вернется Гарик? – вспыхнула сумасшедшая надежда.
– Мама, а что у тебя?
– На, прочти!
– «Жизнь испытывает тебя»!
– И все?
– А чего бы ты еще хотела? Жениха? – засмеялась я.
– Да нет уж, какие женихи. Покоя хочу! Но покой нам только снится. К черту все! Расскажи мне лучше, почему ты вдруг стала риелтором.
– Расскажу, но лучше дома.
Как приятно входить в дом не одной. Не так больно. Мы сели на диван, я принесла бутылочку джина, тоник, лед.
– А апельсинового сока нет? – спросила мама.
– Есть, просто я привыкла с тоником...
– Так почему ты вдруг занялась риелторством?
– Я многое тут перепробовала. А это у меня вдруг пошло... Сама не знаю, откуда берется дар убеждения, но я многих могу уболтать...
– И что, за это прилично платят?
– Да как сказать... Я получаю процент от комиссионных. Большой процент. Все зависит от суммы сделки. Шесть процентов от суммы идет в офис, хозяину, а он платит мне семьдесят процентов от этих комиссионных. Ах, мама, зачем тебе это... Это скучно.
– Семьдесят процентов это предел?
– Нет, некоторые получают и девяносто, но редко. Просто сейчас, когда обвалился компьютерный бизнес, многие кинулись в риелторство, конкуренция выросла, а бизнес наш стал слоу...
– Что?
– Ну, медленным...
– Вялым?
– Да-да, именно вялым. Но ничего, прорвусь, мама.
– А может быть, стоит продать этот дом и купить что-то поскромнее? Ты же одна пока. Здесь, как я понимаю, это все очень подвижно... покупают один дом, продают, покупают другой...
– Нет, пока я не хочу! Я так люблю его...
– Но зачем тебе одной четыре спальни?
– Мамочка, я больше не одна, у меня есть ты... и Стаська... А может, вам переехать ко мне? Будем жить все вместе?
– Да нет, это ерунда. Приехать можно, а переезжать... ни за что!
– Там папина могила, да? Поэтому?
У нее вдруг задрожали губы и глаза наполнились слезами.
– Мамочка, господи, столько лет прошло, а ты все еще...
Она как будто с трудом проглотила комок в горле.
Но тут зазвонил телефон. Мне на секунду померещилось, что это звонит Гарик, ведь обещал же мне китайский предсказатель обретение потерянного.
– Алло!
Незнакомый мужской голос спросил по-английски:
– Прошу прощения, мэм, могу я поговорить с Леокадией?
– Но она не говорит по-английски, – растерялась я.
– Зато я говорю по-русски.
– Одну минуту. Мама, тебя!
– Кто?
– Понятия не имею! Простите, а кто ее спрашивает?
– Доктор Дорман, Грегори Дорман.
Но тут раздался такой трезвон у входной двери, что я вскочила как ошпаренная и закричала:
– Перезвоните попозже, очень вас прошу! – И, швырнув трубку, бросилась открывать. На пороге стоял Симон, бледный, испуганный.
Я еще ничего не поняла, а мама закричала:
– Где Стася? Что случилось?
– Вы только не волнуйтесь, сейчас уже все в порядке, она в госпитале.
– В госпитале? Вы разбились на машине?
– Нет, – он вдруг покраснел, – ей стало плохо, я ее отвез... Они там объяснят... У нее проблемы... Но уже все...